Штурм

Спустя четверть минуты яркость света достигла предела, после чего он взял и мгновенно погас, а в зале воцарился прежний умиротворяющий полумрак. Казалось, будто за время сияния ничего не произошло, но это было не так. Кое-что все-таки изменилось. Доска каменного Мастера снова была совершенно сухой и чистой. А прямо перед ней на постаменте лежал старый знакомый Кальтера – тот самый пакаль цвета бурой меди с изображенными на нем молотом и наковальней.

– Класс! Получилось! Ты был прав, старик: а водичка-то на самом деле волшебная! – обрадованно заметил Сквозняк, похлопав напарника по плечу.

Ничего в пакале не изменилось. Линии рисунков на нем все так же излучали багровый свет, и сам он наверняка остался горячим. В последнем можно было удостовериться, лишь дотронувшись до него. Но едва Кальтер собрался это сделать, как внезапно кое-кто решил ему в этом помочь.

В роли такого помощника выступил коротышка-пикт. Из всех зрителей он оказался на поверку самым диким и самым невоздержанным. Узрев появившийся на постаменте артефакт, копьеносец тут же с криком бросился к нему. Бросился, начхав на то, что тот появился здесь стараниями других людей, а сам пикт ради этого пальцем о палец не ударил.

Варвар – что с него взять? При виде драгоценной вещи, которая, возможно, имела для пикта какую-то святость, у него сработал хватательный рефлекс. И он, словно вцепившаяся в кость собака, приготовился отстаивать свое право на добычу, пока у него хватит на это сил. Или следуя опять же законам животного мира – пока поблизости не окажется более сильный и агрессивный хищник, уступить которому трофей будет намного безопаснее, чем драться с ним.

Насколько высоко расценивал пикт свои шансы на победу, неизвестно, потому что пакаль пробыл в его руках всего секунду. Обжегшись, копейщик взвизгнул и выронил добычу, а в следующий миг получил по зубам железным протезом.

Кальтер не хотел портить с новичком отношения. Но когда тот уподобился голодному зверю и оскалил зубы, доказывать ему что-то на словах стало бесполезно. Огрызающийся зверь понимает только язык силы, которую настоящий хозяин пакаля ему немедля и продемонстрировал.

Он рассчитывал на то, что зуботычина вправит наглецу мозги и тот поймет, что в этой компании хватать чужие трофеи не принято. Но удар лишь еще больше его разъярил. Вскочив с пола, он сплюнул кровь, проорал в адрес Кальтера какую-то угрозу и бросился к валявшемуся на полу копью, которое он выронил, когда упал.

Но поднять копье с пола ему не удалось. Оно откатилось к ногам шотландца, и тот наступил на него своим грязным стоптанным сапогом. Что, разумеется, еще больше взбесило коротышку. Забыв о Кальтере, он выхватил из-под накидки кинжал, намереваясь поквитаться с горцем за его выходку… И упал к его ногам с разрубленным черепом. Вернее, даже с двумя разрубленными черепами, поскольку меч рыжебородого рассек не только голову пикта, но и водруженный на нее «медвежий» шлем.

Плюнув в сердцах на лежащий в растекающейся луже крови труп, шотландец вытер меч о его накидку и сунул тот обратно за пояс. После чего подошел к Кальтеру и, протянув ему руку, произнес фразу, в которой тот явственно расслышал имя «Джон» и относительно известную фамилию «Огилви». Не иначе избавивший калек от необходимости ввязываться в новую драку, горец наконец-то решил предложить им руку дружбы. И Куприянов не видел причин, почему он должен был отказаться пожать эту самую руку… или, правильнее сказать, лапищу.

– Бег-лец! – произнес он в ответ по слогам на русском языке. Кальтер не видел резона представляться своим настоящим именем даже там, где в такой конспирации, казалось, не было ни малейшего смысла. Но что поделать – сила привычки. И привычки отнюдь не вредной, учитывая специфику его прежней службы.

– Бэг Лэц! – повторил шотландец, указав на Кальтера. А затем стукнул себя кулаком в грудь и тоже повторил: – Джон Огилви!

И протянул руку Сквозняку, предлагая ему тоже представиться.

– Поп-рыгун! – ответил тот по примеру напарника, также выдумав себе на ходу фальшивые имя и фамилию.

– Поп Рыгун! Бэг Лэц! Джон Огилви! – Горец по очереди указал на всех участников их новоиспеченного тройственного союза. Вернее, испекся-то он давно, но лишь сейчас был завизирован посредством джентльменского соглашения… Если, конечно, кого-то из присутствующих можно было отнести к джентльменам.

Само собой, что оставлять в стороне японца никто не собирался. Благо тот и сам был не прочь познакомиться. И когда все взоры обратились на него, он снял шлем и, поклонившись, представился:

– Вада! Кан! – После чего последовала длинная фраза, где Вада, видимо, уточнял, какому клану он служит. Но Кальтер так и не разобрал эту японскую фамилию, которая, надо полагать, была весьма почтенна в ту эпоху, откуда забросило сюда Кана.