Штурман

Что произошло потом – до сих пор для меня загадка. Я словно жила в каком-то неведомом мире, наполненном красками и диковинными узорами, подобными тем, что являет глазу детский калейдоскоп или дикая, разнузданная народная пляска. Причиной тому, несомненно, была моя разгулявшаяся хворь, но боли я не помню – сплошное лишь удивление. В те короткие мгновения, когда я приходила в себя, окружающее представлялось мне еще более странным, чем мои видения: свинцовое, чаще ночное небо с редкими блестящими глазками звезд или громадами туч, и неясные, расплывчатые силуэты, вращающиеся вокруг меня на фоне черных, обугленных останков каких-то строений. Тех самых, что ты видишь сейчас перед собой, Галактион. То были погибшие избы мертвой деревни Улюк. Тогда я еще не знала этого и воспринимала сию мрачную картину как еще одно «чудо» лихорадочного бреда, не желающего оставить меня в покое, но после, когда суть произошедшего стала мне более или менее понятна, я начала называть это место моей второй родиной. Я и сейчас не знаю точно, что это было, но одно мне ясно – не будь той женщины и этой деревни, не было бы уже на свете и меня. Я исчезла бы, испарилась так же, как пропали мои мать и отец, моя зловредная сестра Соня и те двое глупых малышей, что дрались и воевали друг с другом за право первому ухватить материнскую грудь.

Ну и, наконец, однажды ночью я вдруг осознала, что иду по лесу, а за руку меня держит та самая женщина, что когда-то несла меня, умирающую, через тайгу. Но теперь все было иначе: она больше не была мне чужой, я хорошо-хорошо знала ее, хоть и не смогла бы объяснить, откуда. Едва слышный звук ее мерных, похожих, как я уже говорила, на стук часов, шагов действовал на меня благотворно, а ее рука, жесткую силу которой я чувствовала через ткань моих рукавиц, вселяла в меня уверенность. Я отчего-то боялась поднять глаза и посмотреть на нее, словно кто-то невидимый, но очень влиятельный и могучий наложил табу на это, но мне было хорошо и так.

Мы вышли на дорогу и женщина, легонько подтолкнув меня в спину, шепнула: «Иди прямо. Не бойся. Как-то будет…». А через какое-то время я обнаружила себя стоящей на деревенской улице, где меня и увидел Яков Угрюмов, а затем привел в свой дом. Он ничего не спрашивал и не пытался разыскать моих родителей, не уговаривал домочадцев «быть со мной помягче» и не искал мне пристанища по соседям, – он просто взял меня к себе жить. Вот и все. Я ответила на твой вопрос?

– Более чем, – откликнулся я, хотя, вроде бы, ничего конкретного и не спрашивал. Ну, что ж… Иногда человеку просто хочется выговориться, и такой вот, как я – малознакомый и неинтересный персонаж, подходит для этой цели как нельзя лучше.

Внезапно что-то насторожило меня. Нет-нет, с товаркой Алеянц все было в порядке, – она стояла, кутаясь в свое не по сезону тонкое драповое полупальто, рядом и, кажется, думала о чем-то. А вот между улюкских развалин определенно что-то мелькнуло. Что-то быстрое, похожее на тень, выскользнуло из-за одной из обгорелых бревенчатых стен и тут же скрылось за бесформенной грудой полусгнивших досок забора, на мгновение заслонив собой блестевший меж руин скупой луч заходящего солнца. Что это могло быть? Животное? Человек? Галлюцинация?

Раздумывал я недолго. Сорвавшись с места, чем перепугал тихо вскрикнувшую Аглаю, я совершил огромный прыжок в том направлении, где мне почудилось присутствие неведомого шпиона. Я намеревался в несколько секунд достичь этого места и разоблачить мерзавца, но обидно просчитался: моя нога, не привыкшая к прыжкам по осклизлым, покрытым мхом таежным кочкам, предательски заскользила, и я, долю секунды безуспешно побалансировав на ней, рухнул на сырую землю, ударившись коленом о какой-то чертов выступ и мгновенно промочив насквозь брюки.

Когда смех Аглаи смолк, она весело поинтересовалась, что случилось. Подойти и заботливо помочь мне подняться она даже и не подумала, чем нанесла мне очередную смертельную обиду. Я что-то невнятно пробурчал, поднимаясь с земли – колено мое болело, и я не был расположен подыгрывать противной девке в насмешке надо мною. Хватит с нее и того, что я терплю ее издевательства и не пытаюсь мстить за выходку в городе.

Пошевелив руками и ногами и удостоверившись, что ничего не сломано, я заковылял прочь, чертыхаясь про себя и понимая, что выгляжу по-детски глупо. Разве обиделся бы на такую мелочь, скажем, Яков Угрюмов или профессор Райхель? Хотя этот бы, возможно, и обиделся… Как бы там ни было, я не желал сегодня более разговаривать с товаркой Алеянц, и мечтал об одном – поскорее добраться до дома и приложить что-нибудь холодное к начавшему опухать колену. К счастью, во дворе Якова имелся ледник, и кусок льда оттуда очень помог бы мне.