Штурман

Нет-нет, скользкий змей, называющий себя старовером, не опасался ни преследования со стороны властей, ни каторги. Даже узнав правду, безграмотные крестьяне не сумели бы причинить ему вреда – слишком ловок и хитер он был для них, но в этом случае, безусловно, под угрозу встали бы его намерения касательно судьбы самой Николопетровки, которую он тщательно, день за днем и месяц за месяцем подготавливал. Замутненные сейчас пылью экстремальной религии глаза деревенских жителей могут вдруг снова прозреть, и тогда вся кропотливая работа лидера новоиспеченной секты пойдет насмарку. Разве мало ему одного Якова Угрюмова?!

Нет, так этого оставлять нельзя, нужно принять меры. И, прежде всего, отправиться на развалины погибшего Улюка, проверить, не прячется ли там кто, не разыгрывает ли, в самом деле, прохожих навроде легковерного хмельного ямщика, не глумится ли над людскими суевериями? Даже если днем там и нет никого, какие-то следы, несомненно, должны были остаться, и он обнаружит их. А нет, так дом за домом, деревня за деревней он обойдет всю округу и отыщет пригревшегося где-то змееныша, а отыскав, церемониться не станет. Начатое должно быть доведено до конца, а иначе и начинать не стоило. Он не может позволить своим планам сорваться только потому, что какая-то там девчонка бегает по тайге от него и своей судьбы!

Эта мысль привела Гудика в такое негодование, что он, в считанные минуты собравшись и отмахнувшись от завтрака, тут же вышел из дома и, лишний раз убедившись в отсутствии преследования, скрылся в обступающей деревню густой тайге.

Но судьба человеческая – не план по уборке картошки и не воскресные блины с топленым маслом. Если уж Всевышний послал кому воздушный поцелуй, то он непременно долетит до адресата, частью духа его станет, и клопу зловонному не удастся сему воспрепятствовать, каким бы ушлым и подлым он ни был. Глупость и самонадеянность людская поражает, и когда видишь, с каким радением ищет очередной «архимед» точку опоры, дабы оскорбить незыблемое, остается лишь качать головой в неподдельном презрительном сочувствии и умолять Господа «простить им, ибо не ведают, что творят», чем, кстати, с незапамятных времен якобы и занимаются попы.

Часа через полтора пути Гудик достиг сгоревшей деревни, в которой когда-то жил и которую привел своими проповедями в ее сегодняшнее состояние. Черные, обугленные останки изб и стойл, на треть заваленные снегом, покосившиеся заборы, не разобранные на дрова из суеверного страха, и бродящие где-то между ними сто сорок душ загубленных крестьян, обманутых и неупокоенных… Ветер гулял по пожарищу, то постанывая, то рыдая, порой норовя оторвать очередную обгоревшую доску от какой-нибудь шаткой конструкции, порой угрюмо ворча в одном из углов, словно побитая недобрым хозяином собака.

Немного оробев при виде творения рук своих, Гудик быстро собрался с духом и, убеждая себя в том, что при дневном свете ничего непредвиденного с ним случиться не может, вошел в деревню. Беглое обследование останков двадцати восьми бывших хозяйств не должно было, по его расчетам, занять много времени, и он решил начать с ближайшего к нему участка, того, где когда-то обитал местный шорник с семьей.