— Брось, Костя! Чего ты привязался к человеку. Он ведь новый, ничего не знает, — раздался из-за стола глухой голос. Говорил крепкий человек с седыми курчавыми волосами и темным от загара лицом.
— Я ему еще припомню банщика, — процедил боцман и отошел от Игоря.
— Вы на него не обижайтесь, товарищ помощник, — спокойно продолжал курчавый. — Мы на этой «коробке» уже трое суток и, верите, ни разу не спали как следует. Посмотрите, как живем.
Он вышел из-за стола и толкнул одну из дверей. Игорь увидел четырехместную каюту, грязную и обшарпанную. По стенам стекали струйки воды. Отопление парило.
— А сегодня еще и обеда не было. Камбуз только к утру починят. Тяги нет. В столовую на берег ходили. Так что вы не обижайтесь. Народ обозленный. Сюда бы начальника пароходства. Только его никакими коврижками не заманишь. Он все больше «рысаки»
[4]посещает…Микешин поднялся на палубу и пошел в кают-компанию.
Капитан и замполит о чем-то спорили. Механик по-прежнему безучастно сидел с закрытыми глазами. Микешин прислонился к буфету и стал слушать.
— …На этом судне нельзя больше плавать. Вы понимаете? Нельзя! — резко говорил Галышев. Он оживился, морщины на его лице разгладились, глаза блестели.
— Колумб до Америки доплыл на деревяшке? Доплыл! Если мы все суда поставим в ремонт, то кто же план будет выполнять? Кто?
— Еще раз объясню вам, Куприян Гаврилович. «Унжа» очень старый пароход. Ей нужен большой ремонт. Надо переоборудовать помещения для команды, а главное — привести в порядок машину. Но начальник пароходства хочет втереть очки и за счет «Унжи» перевыполнить план. Вот почему нас послали в рейс…
— И правильно сделали, — перебил Уськов.
Галышев отмахнулся от замполита и, обращаясь к Микешину, продолжал:
— Я бросился в Регистр, в судомеханическую службу. Куда там! Начальник пароходства на всех нажал и убедил, что на один рейс судно можно выпустить в море. Я категорически отказался идти. Ну, а начальник предложил мне тогда увольняться… Пришлось идти.
Уськов иронически посматривал на капитана:
— Нет, Михаил Иванович, плохо вы защищаете государственные интересы.
Галышев покраснел:
— Кто, я плохо защищаю? Ничего-то вы не понимаете, товарищ Уськов, в государственных интересах. Можно погубить и судно и груз. И вот тогда кто, по-вашему, выиграет?!
— Слушайте, что я вам скажу, — безапелляционным тоном начал Уськов. — Команде ничего не сделается, если она один рейс помучится. А вот с машиной… Конечно, если наш «бог», — он указал рукой на стармеха, — будет и впредь так работать, тогда, конечно, никуда мы не дойдем. Работать надо!
Механик зашевелился, открыл глаза и вдруг взвизгнул:
— Что вы ко мне пристали! Я вам тысячу раз говорил, что нужно менять динаму, питательные средства и магистраль парового отопления. У меня документы есть. Я трое суток из машины не вылазил, людей мучил. Вот этими руками, сам… — Он протянул к Уськову дрожащие, все в ссадинах, заскорузлые руки рабочего. — Да разве сделаешь то, что под силу только заводу?..
— Вы не сделаете — другой сделает. Вообще вам лечиться надо, а не механиком плавать. А с такими настроениями… — многозначительно проговорил Уськов, не закончил фразы и снова раздраженно забарабанил пальцами по столу.
Механик как-то сжался и замолчал. Микешину стало жалко старика. Он подошел к капитану и предложил:
— Михаил Иванович, можно было бы еще в обком сходить, в транспортный отдел. Там помогли бы…
Галышев не ответил. Уськов зло посмотрел на Микешина:
— Вы нас не учите, куда ходить… Сами знаем. Не по обкомам надо ходить, а работать.
— Я вас не учу, но мне кажется, что в данном случае необходимо пойти в обком. Выпускать судно в зимний рейс в немореходном состоянии — преступление. И вам, как замполиту…
— Слушайте, вы только что явились на судно и уже начинаете поучать меня. Вы еще молоды мне указывать, не забывайте — я представитель политотдела.
— А я тоже коммунист, — рассердился Микешин, — и имею право высказать свое мнение!
— Вот что, товарищи, пойдемте спать. Отдохнем несколько часов перед отходом, — успокаивающе проговорил Галышев. — Да, кстати, вы бы позвонили, Куприян Гаврилович, в отдел кадров. Пополнят нам команду или так пойдем?
Уськов что-то недовольно промычал и вышел.
— Экий человек! — покачал головой механик. — Пойду посмотрю, как там дымоход на камбузе ремонтируют.
Галышев тоже поднялся, поправил шапку, взялся за ручку двери, ведущей в его каюту, и вдруг, обернувшись к Микешину, дружелюбно проговорил:
— Ничего. Как-нибудь дойдем. Отдыхайте.
Микешин прошел к себе, выключил свет и не раздеваясь лег на койку. За иллюминатором уныло посвистывал ветер.
Когда Микешин проснулся, «Унжа» уже шла по Морскому каналу. Его почему-то не разбудили на швартовку. С обоих бортов тянулись голые каменные дамбы.
В кают-компании сидел Уськов и пил чай. Он покосился на вошедшего Микешина и продолжал разговор с пожилой буфетчицей: