Штурман дальнего плавания

— Разойдись! — скомандовал старпом.

— Вторая вахта, ко мне! — закричал боцман Ваня. — Собраться у второй грот-мачты! Остальные две вахты сгруппировались у других мачт. Начинались парусные учения.

— Вот что, — сказал боцман. — Нужно научиться быстро подниматься на мачту и спускаться с нее. Кто бегает быстрее, тот пойдет работать на самый верхний рей — бом-брам-рей. Там должны работать лихие ребята. Предупреждаю: не мешайте друг другу, не толкайтесь. Пускаю по четыре человека с каждого борта. Время подъема и спуска засеку по секундомеру. Первая восьмерка, выходи!

Кому не хотелось показать себя лихим парнем, да еще в глазах такого моряка, как Ваня, ходившего с Барминым в Аргентину!

Вперед вышли Роман, Коробов, Пантелеев, Сахотин, я и еще три практиканта. Разошлись по бортам по четыре человека. Чувство такое, как на беговой дорожке. Приготовились. Боцман смотрит на секундомер.

— Давай!

Мы прыгнули на ванты и побежали наверх. Здесь мне тоже пригодились знания и навыки, полученные в яхт-клубе. Мачта «Товарища» была в несколько раз больше мачты «Ориона», но все-таки я чувствовал себя гораздо лучше, чем те, кто видел настоящую мачту в первый раз.

Крепко цепляясь за тросы, я лез все выше и выше. Вторая, третья, четвертая реи остались позади. Еще несколько метров оставалось до салинговой площадки, когда я посмотрел вниз.

Высоту восьмиэтажного дома, на которой я находился, можно назвать головокружительной, если держишься за трос, стоишь на тоненькой перекладине, а вокруг нет никакого ограждения.

Я не мог оторвать глаз от маленькой, желтевшей подо мной палубы.

«Наверное, Сахотин уже на площадке», — подумал я и взглянул наверх. Но площадка была пустой. Я полез туда. Все же большая высота сковывала движения. Почти одновременно с Коробовым, который лез с другой стороны, я вступил на площадку салинга. Большинство ребят было уже около нас. Где-то внизу осторожно взбиралось несколько практикантов. Среди них был и Сахотин.

— Страшно? — спросил Коробов.

— А тебе?

— Немного…

— Здесь привычка нужна, ведь опасно все-таки.

— Да, морское дело не игрушки, — согласился Коробов.

Мы спустились. Боцман похвалил самых быстрых, дал наставления отстающим, как легче забраться на мачту. После этого он распределил нас по реям и дал команду:

— По реям разбежаться!

Мы разбежались к концам реи и снова спустились вниз.

— Теперь будем ставить паруса, — сказал Ваня.

Вместе с нами полезли на мачту и кадровые матросы. Начали расшнуровывать парус. На левом ноке реи, где работал Сахотин, у нижнего угла паруса отдалась какая-то снасть.

Протянув Сахотину конец троса, один из матросов сказал:

— На, закрепи.

Сахотин долго возился, наконец привязал. Матрос посмотрел на узел и насмешливо произнес:

— Что накрутил? Здесь же брамшкотовый нужен. Не пойдет; сделай правильно.

— Да я, знаете, забыл… давно уже проходили узлы, — оправдывался Сахотин.

На нашем участке все шло благополучно. Мы, правда, провозились около сорока минут, но паруса были поставлены. Ветер трепал незакрепленные края парусов, оставленных на просушку.

Парусные учения были закончены, и мы, возбужденные, вспотевшие и усталые, собрались внизу около своей мачты.

После обеда и двухчасового отдыха нас послали на бак заниматься такелажными работами. Получив инструменты и раздевшись до пояса, мы принялись выполнять порученные задания.

Работали, сидя прямо на палубе.

— Что же ты, Герман, «бабий» узел завязал? Ты же у нас «Сюркуф — гроза морей», тебе не подобает, — съязвил Роман, продергивая прядь на своем тросе.

— Как будто бы ты никогда ничего не забывал! Юлий Цезарь! — огрызнулся Сахотин.

— Его на Невском так научили, — хихикнул Рубан.

— А сам ты с ним разве не гулял, что ли? — резко спросил Коробов.

Рубан покраснел и замолчал.

— Да что вы привязались? Подумаешь — узел! Ерунда какая, — старался замять разговор Сахотин.

— А что тогда не ерунда? — вспылил Коробов. — Ежедневные прогулки по Невскому, хвастовство перед товарищами, презрительное отношение к учебе? А море, наша морская специальность для тебя тоже ерунда?

— Не преувеличивай, пожалуйста. Я этого не говорил, — защищался Сахотин.

И вдруг я почувствовал все его ничтожество; внешний блеск, морские словечки, модная матросская одежда, — как все это ненужно, глупо и пошло! Неужели он на самом деле ничего не знает? Не только в классе, но и на практике? Нет, не может быть.

В работе прошел весь день. Вечером я разыскал Виктора, приятеля Сахотина, и спросил:

— Скажи, ты Сахотина хорошо знаешь?

— Кто его не знает из херсонцев! Все знают. Личность известная.

— Учились вместе?

— Учились один год. Потом его за неуспеваемость выгнали со второго курса. Он перешел в Одесский техникум. Там проучился год, и оттуда выгнали. Теперь надо ожидать, что и от вас выгонят.

— Да, учится он неважно. Но, знаешь, может быть, он практик, плавал много, поэтому ему учиться труднее, чем нам? — ухватился я за последнюю надежду.

— Кто плавал много? Сахотин? Никогда он не плавал, кроме как у своего дядюшки на пароходе пассажиром. Между Одессой и Батумом.

— Он рассказывал…