Штурман дальнего плавания

Я смотрел на Женю и думал. Ведь это она поет про себя. И суровый капитан есть. Это я. И белый бриг… Тени в углах, легкое покачивание судна, большая керосиновая лампа, спускающаяся с подволока, глуховатые звуки разбитого рояля настраивали меня на романтический лад. Мне казалось, что время отодвинулось на сотню лет назад и сейчас к нам войдет капитан в высоких лакированных ботфортах, в шляпе с белым страусовым пером, церемонно поклонится Жене и скажет что-нибудь вроде: «Тысяча чертей! Опять капитан с «Четырех ветров» зашел в гавань под полными парусами. Придется отпраздновать такое событие в кабачке «Золотая подкова»».

Дверь действительно открылась, и в красный уголок ввалился не капитан в ботфортах, а Герман Сахотин с несколькими практикантами. Они вернулись с берега. Я сразу заметил, что все ребята слегка навеселе.

Герман увидел Женю, сделал огромные глаза, опустился на одно колено и начал в своей обычной шутовской манере, какой он разговаривал с девушками:

— На колени, кабальеро! На колени! Нашу прогнившую галеру посетила прекрасная королева. Я не знаю, откуда она, но уже готов присягнуть ей в верности. Пусть она посвятит меня в рыцари своего двора… Ведь при посвящении полагается поцелуй. Вы согласны, очаровательная королева?

Женя перестала играть. Она с любопытством смотрела на Сахотина. Теперь меня злила болтовня Германа, которой я так недавно восхищался.

— Ну хватит дурачиться, — сказал я, поднимаясь со стула. — Дайте послушать…

— Ах, пардон! Я вас и не заметил. Оказывается, мы опоздали. Прелестную королеву развлекает разочарованный Пер Гюнт. Какое любвеобильное сердце!

Сахотин вскочил с колен. Последнее время он злился на меня, старался задеть чем-нибудь. Никак не мог простить пренебрежительного отношения к себе и разоблачений, сделанных Маевским.

Я подошел к нему вплотную:

— Замолчи!

— О, вы невежливы, мой Пер Гюнт. Я не знал, что вы уже забыли свою златокудрую Сольвейг и присягнули на верность другой. Ах, сердце, сердце! Как недавно это было. Бедная Сольвейг!

Сахотин явно издевался надо мной. Он говорил громко, так, чтобы весь разговор слышала Женя.

— Замолчи, а не то… — прошипел я, сжимая кулаки.

— А не то что? Убьете или выкинете за борт? — кривлялся Герман.

Женя подошла к нам:

— О чем это вы, мальчики? Не ссорьтесь. Познакомимся. Меня зовут Женя.

Сахотин пожал ей руку.

— Видите, какой сердитый ваш Пер Гюнт. Не разрешил даже пошутить. Надежный защитник.

— Почему вы называете Игоря Пер Гюнтом? Он совсем не похож на него.

— О, это печальная история. Игорь ее сам вам расскажет. Не правда ли? — повернулся ко мне Сахотин.

Я ничего ему не ответил. Настроение испортилось. Женя еще поиграла на рояле, но больше не пела. Скоро она собралась домой. Я пошел ее проводить. Шли молча. Чувствовалось, что между нами возникла какая-то натянутость.

— Свинья этот Сахотин. Правда? — наконец проговорил я, надеясь в душе, что Герман произвел отвратительное впечатление.

— Почему свинья? — с вызовом в голосе отозвалась Женя. — Веселый, остроумный. Здорово он тебя разыграл. А кто это Сольвейг? Твоя знакомая? Ее так зовут?

— Бывшая. Я ее не видел уже несколько месяцев. Раззнакомились навсегда.

— Почему же?

— Это длинная история, Женя. Я ее очень любил… эту девочку.

— А она?

— Она… нет.

— Ты и теперь ее любишь?

— Не знаю. Нет, наверное.

— Ну да! Что-то не верится.

— Правда. Рассказать тебе, как все было?

— Если хочешь…

Мы поднялись на бульвар. Внизу лежал залитый электрическим светом порт. Слышался отдаленный грохот лебедок. Таинственно проплывали в черноте гавани зеленые и красные огоньки портовых буксиров. Пахло ночной фиалкой. Смеялись девушки. Мимо медленно лился поток гуляющих. Мы выбрали дальнюю скамейку. Сели рядом, и я рассказал Жене все. Про Юльку, про свои чувства, про Костю Лютова, про обиды… Мне хотелось говорить. Я волновался. Никому — ни маме, ни Ромке — не сумел бы я рассказать всю историю так, как рассказал ее Жене. Ведь она была девочкой-сверстницей и лучше других могла понять все, что я пережил, думал, чувствовал. Она не перебивала меня. Когда я замолчал, Женя сказала:

— Ты не огорчайся, что потерял эту девочку, Гоша. Она нехорошая. Скажи, ты постоянно помнишь о ней?

— Теперь нет.

— Забудь ее совсем. Твоя Юлька не стоит того, чтобы о ней думать. Пошли, — ласково сказала Женя, беря меня за руку.

Проводив Женю до трамвая, я вернулся на «Товарищ». На палубе, где было отведено место для спортивных упражнений, боксировали. Я подошел и встал в задний ряд болельщиков, наблюдавших за боем.

На импровизированном ринге пританцовывал Сахотин, нанося звонкие удары неуклюжему Ахундову — ученику из бакинской мореходки. Сахотин умел боксировать, но всегда старался выбирать себе противников послабее. В соревнованиях по боксу он никогда не участвовал, зато любил рассказывать о случаях, где его неизменно выручал бокс.

Раздался гонг, и судья закричал:

— Брэк! Победил Сахотин!

Он подошел к Герману, поднял его руку, как это делается на настоящих матчах. Сахотин, самодовольно улыбаясь, начал расшнуровывать перчатки.