Штурман

В наступившей ночи нарождался глухой гул — казалось, гудит сама земля; гул нарастал, становился мощным рокотом, в нем возникали ревущие органные ноты — это во мраке взлетали самолеты. Штурман встал, натянул домашнюю куртку и вышел, В небе, словно на цирковой арене, плясали белые, красные и зеленые звездочки бортовых огней. Они растянулись далеко над полями; ждали, пока подстроятся все тяжелые четырехмоторные самолеты, чтобы взять затем курс к побережью. Машины медленно строились в боевом порядке, и с ураганным грохотом, сотрясавшим землю, эти новые созвездия устремлялись к югу.

Так было каждую ночь, и время от времени штурман занимал свое место — уголок в одном из самолетов эскадры — и, склонившись над картами в своем закутке, ставил первую точку, вычисляя скорость и силу ветра. Но на этот раз он отказался от полета. Он не хотел, как продажная девка, кочевать из экипажа в экипаж и летать с пилотами, которых не знает, а то и просто с болванами. Не могло быть и речи, что он полетит с Ромером. Штурман летал в хорошем экипаже, но это не помешало случиться катастрофе. Нет, он не станет испытывать судьбу и не согласится, как дурак, вместе с Ромером ставить свою жизнь на карту, даже если это необходимо, чтобы увеличить на единицу число самолетов, участвующих в операции. Самолетом больше или меньше, это ничего не меняет.

Не успел он вернуться к себе, как в комнату ввалился Адмирал. Его маленькие глазки сверкали; он то и дело потирал рукой чудовищный шрам, рассекавший его лоб, словно след от сабельного удара в какой-то прошлой войне. Адмирал бросился к нему и, по своему обыкновению, принялся его тискать, с грубоватой нежностью.

— Ты болен? — спросил Адмирал и фыркнул. — Я видел врача. Тебе, такому здоровяку, нужен отдых? Посмотри на меня: двадцать три вылета в восточные зоны и на оккупированные территории, и как огурчик. Еще восемьдесят вылетов — и баста. Могу рассчитывать на вечную признательность объединенных наций. Вместе поедем домой, и тогда уж я покажу тебе девочек.

— Ладно, кончай, — сказал штурман. — Ты не на увольнительной?

— Не моя очередь. Но можешь быть уверен, — не унимался Адмирал, — я свое не пропущу. Я не из тех, кто рвется к смерти во что бы то ни стало да побыстрей. Мне спешить некуда. Надо и молодым поточить зубки.

— Кто полетел с Ромером?

— Ага, вот оно что! — воскликнул Адмирал. — Не знаю, какой-то новый штурман — только что кончил училище и не расстается с ластиком на шнурке. Ну что ж, посмотрим. А ты отказался?

— С Ромером я не полечу. Хватит с меня одного раза.

— Бедняга Ромер, — глухо произнес Адмирал, словно читая отходную. — Можешь поверить, всем станет легче, когда он отправится ad patres.[10] Ты прав. Но не говори об этом.

— Нет, буду говорить, потому что сказать это нужно. Пусть командир базы сам летит штурманом с Ромером, если ему нравится. Только не я. Куда это они? — спросил он, кивнув на окно.

— На Рур. Какой-то нефтеперегонный завод, что ли.

— И по-твоему, я должен был лететь с Ромером, чтобы научить его держать курс среди этого фейерверка? Все вы убийцы! — закричал штурман. — Все вы знаете, что Ромер — плохой пилот и что он сдал экзамены в авиашколе только благодаря счастливой случайности. Но когда имеешь дело с зенитками, на удачу рассчитывать нечего. Пускай меня собьют, если такая у меня судьба, но я хочу быть с людьми, которые будут защищаться до последнего. А не с болваном, делающим из себя мишень. Мне тоже приходилось оставаться одному, когда зенитный огонь хлестал по брюху. По своей охоте я бы в это больше не ввязался, а с Ромером, сам знаешь, дело гиблое.

— Знаю, — сказал Адмирал. — Не кипятись. Сейчас-то ты не с Ромером. А в своей постели. Лучше обмозгуй, что ты сейчас делал бы, не будь ты болен.

— Не будь я болен… — повторил штурман. — Врач хочет попросить для меня отпуск.

— Знаю.

— А зачем? Что я буду с ним делать?

— Это время не будешь никого заменять.

— Да, правда.

— А когда возвратишься, тебе, может быть, найдут новый экипаж или подпишут перемирие.

— Ну да, — сказал штурман, — я забыл эту старую шутку.

— Но ведь в конце концов перемирие подпишут! — закричал Адмирал, воздевая руки. — На той стороне его ждут еще больше, чем мы. Что ты тогда скажешь?

— Когда придет этот день, мы уже все будем мертвецами.

— Только не я, — запротестовал Адмирал. — Только не мы. Посмотри-ка. — Он коснулся своего шрама. — Вот моя звезда. Ты думаешь, я выбрался из этой переделки только для того, чтобы стать потом удобрением для померанской картошки? Подумай-ка. Я уже давно мог умереть. И ты тоже — почему же именно ты, один из всех, в ту ночь остался в живых?

— Слишком просто все у тебя выходит. И вообще это не довод. Каждая такая катастрофа — предупреждение нам. Если будем продолжать в том же духе, мы доиграемся.

— Чепуха, — ответил Адмирал. — Во всяком случае, пускай ребята сбрасывают свои бомбы на нефтеперегонные заводы. Они уже столько времени их бомбят, что парням с той стороны давно пора сменить свои самолеты на лошадок.

Адмирал захохотал.