Штурманок прокладывает курс

Его веселый тон действовал сильнее приказа. Но мне надо идти по своему курсу, избранному еще на пирсе в Констанце.

Вошел один из людей Попенко, паренек вроде нашего Павлика. Попенко мгновенно проснулся, захрипел своей трубочкой:

— Сашко? Чего вернулся?

— Немцы — с двух сторон! — сказал Сашко. — От деревни и от дороги.

Все начали собираться. Петро отвел меня в сторону:

— Некогда долго беседовать. Говоришь, без пяти минут штурман? Так и будет твой псевдоним — Штурманок.

— Зачем мне псевдоним? Что я, артист?

— Потребуется — будешь артистом. Если нас с тобой разбросает, останешься жив, добирайся под Киев, в поселок Караваевы Дачи. Туда пойдет Катя, к тетке своей Варваре Тепляковой. Расспроси подробно, как найти. Там и тебе найдется место. Туда придет человек, спросит Штурманка — отзовись!

— А если не доберусь до того места?

— Ты слушай. Через любой партизанский отряд иди на связь с любым соединением Красной Армии. Передашь номер 3649. Даю его, чтобы тебе поверили.

— Пошли! Пошли! — торопил Попенко. — До света надо пересечь дорогу. Хозяюшка, с нами! Вам оставаться нельзя. Карпуша, Сашко — с пулеметом: прикроете. А ты, товарищ Петро, дай одного человека понадежней.

Петро кивнул:

— Дам. Надежного.

Вслед за Попенко все начали выходить, пригибаясь под притолокой. Катя схватила меня за рукав немецкой шинели:

— Петро тебе говорил? Караваевы Дачи. Это вторая станция от Киева на юг. Моя тетка — Варя Теплякова. Дом у мостика, кирпичный, не со стороны станции…

— Давай, давай! — торопил Петро. — Дорогой договоритесь. Вместе пойдете. Ну, Штурманок, до встречи! — Он протянул мне руку, и я понял, что Петро решил сам прикрывать отход.

— Ну, это — нет! Тогда и я останусь!

После тепла и уютного света каганца ночная тьма казалась особенно плотной. Одну за другой она поглощала фигуры уходящих моих товарищей. Бирюков с Монастыревым подошли ко мне.

— Остаемся с Петро! — сказал Бирюков.

— Добро! — Я подозвал Катю. — Иди с Попенко. Я остаюсь.

Она снова схватила меня за рукав.

— И я тоже! Я с вами!

— Что тут за торговля? — громким шепотом спросил Петро. — Немцев хотите дождаться? Иди, Катя, пожалуйста. И вы идите.

Катя всхлипнула. Я не видел в темноте ее лица и не знал, что сказать ей. Снял с руки шелагуровский хронометр:

— Возьми. Если увидимся — отдашь, а нет — будет память.

Она взяла часы, на мгновение прижалась щекой к моему рукаву и быстро ушла вслед за остальными. Петро пытался отправить и нас. Мы не соглашались.

— Не пойдем, и все тут!

Маленькая колонна уже скрылась в лесу. Отсылать нас было поздно. Петро пересчитал оставшихся:

— Семь человек. Кто седьмой?

— Это я, — отозвался Павлик.

5

Карпуша установил пулемет у просеки. Вряд ли немцы пойдут целиной. Когда на фоне неба появились темные фигуры, он дал короткую очередь, и сразу же в ответ затарахтели автоматы. Мы отходили вдоль просеки, останавливались и снова стреляли. Потом выстрелы послышались с другой стороны.

— Пора уходить, — сказал Карпуша, — наши уже прошли.

Мы свернули в чащобу, долго шли, натыкаясь на деревья, по пояс в снегу. Наконец идти дальше стало невозможно, и Карпуша предложил подождать, пока чуть развиднеется.

— Ты говори прямо: знаешь дорогу? — спросил Петро.

— Надо идти назад, — мрачно сказал Карпуша.

Мы двинулись по своим следам. Когда небо побелело, снова оказались у просеки, где прикрывали отход наших.

— Ну, напутал ты, следопыт! — сказал Петро. — Проблукали всю ночь в одном квадрате. Где-то близко должна быть та избушка.

— Хотел обойти заслон и сбился, — признался Карпуша, — такая тьма! Но теперь я знаю!

Снег на опушке розовел. Он был весь истоптан сапогами.

— А не в мешке ли мы? — спросил Петро.

В утренней тишине четко обозначился шорох и хруст валежника. С востока шли люди. Мы двинулись на запад и тут же наткнулись на выстрелы.

Сашко слабо крикнул. Упал, Монастырев и Бирюков подхватили его. Протащили метров пятьсот. Преследователи опять потеряли нас.

— Зря мы его тащили, — сказал Монастырев, — помер!

Сашко лежал на снегу и смотрел в светлое уже небо. Сколько же я видел мертвых за эти месяцы! Если бы они выстроились в шеренгу, ее фланг исчезал бы где-то за горизонтом.

Мы кое-как закидали тело снегом, чтоб вороны не выклевали глаза. Монастырев спросил:

— Кого следующего будем хоронить?

— Пусть фашисты хоронят! — сказал Петро и пошел впереди.

Теперь мне не казалось, что на руках у него младенец. Скорее, будто левая рука лежит на ложе автомата. За деревьями забелела покрытая толстым слоем снега крыша нашего ночного пристанища. Окно было распахнуто.

— Петро, а здесь немцы побывали, — сказал Павлик.

Петро резко остановился, всматриваясь между стволами:

— Ложитесь! Вот они!

Они двигались между деревьями параллельно просеке, друг за другом. Снова затрещали автоматы. Мы были в ловушке, в капкане, обложенные со всех сторон шесть человек, из которых один раненый, а второй мальчишка.

Уже под выстрелами мы вбежали в домик.

— Карпуша, на чердак с пулеметом! — командовал Петро. — Алешка, Бирюков — к этому окну!

Он сам стал с Павликом у второго окна, а Монастырева послал в смежную маленькую комнатку.