ShturmBahmuta_2024

- Сколько лет ему и как выглядит? - стал узнавать я, все еще надеясь поймать того мужчину, который сдал украинцам нашу первую группу.

- Лет сорок. Говорит, у него еще отец тут.

-Не тот...

-Что?

- Действуйте как договаривались. Дождитесь ночи и выводите их.

Как только стемнело, ко мне привели мужчину лет сорока и его отца примерно восьмидесяти лет с растрепанной седой бородой и пачкой гривень, перемотанных синим украинским скотчем. У его сына в руках были документы на дом и сумка с небольшим количеством вещей.

- Привет, дедушка. Это у тебя что?

- Как что?! Накопления. На старость копил. А оно, видишь, как.

- Поменяешь, я думаю, на рубли теперь. Добро пожаловать назад в Россию.

- Посмотрим, - не теряя присутствия духа ответил дед.

Сын тоже был совершенно не похож на того, кого я искал. От него я узнал, что в их доме, который находился на перекрестке уже девять месяцев, жили ВСУшники, подвинув их в дальнюю комнату. Я расспросил его, где у противника вырыты окопы и траншеи, и он мне указал места их расположения на карте. Накормив их кашей и напоив кофе, мы отправили их в Зайцево.

- Что, не поймал ты своего врага? - спросил психолог моего вояку, когда я утром лег поспать и закрыл глаза.

- Видимо, свалил вместе с украинцами.

«Что же произошло с этими людьми, которые выросли в СССР? Мы же родились в одной стране, и он даже старше меня и, наверное, сто процентов служил в советской армии. Как эти люди превратились в упырей, которые ненавидят свое прошлое?».

Вся моя злость сконцентрировалась на образе этого пенсионера, которого я представлял не иначе, как зигующим на параде в честь Степана Бандеры и выкрикивающего националистические лозунги.

«Ты мне еще попадешься, тварь! Столько пацанов из-за тебя погибло...» - проваливаясь в сон думал я.

Живые и мертвые

Никто из них еще не знал, что вынужденная остановка у моста, разрезавшая их колонну надвое, в сущности, уже разделила их всех, или почти всех, на живых и мертвых.

Константин Симонов

Всю ночь ребята из группы эвакуации собирали и выносили тела наших погибших товарищей. Их приносили и складывали друг возле друга, застывших, как поломанные куклы, в нелепых позах. Самое страшное было то, что глаза большинства погибших были открыты. Они не хотели закрывать их и покидать этот мир, они хотели видеть, что же здесь произойдет после того, как их не стало. Куда бы я не передвигался, они как будто следили за мной в полутьме подвала и молчаливо спрашивали: «Зачем ты нас туда послал, командир? Что нам теперь со всем этим делать?».

Их безжизненные тела, как гора черепов с картины русского художника Верещагина «Апофеоз войны», немым укором напоминали живым, что мы теперь в неоплатном долгу перед ними. Мне хотелось убежать и не соприкасаться с их телами и глазами даже взглядом.

- Что, неприятно тебе, «комерс»? - встал рядом с психологом, мой вояка. - Смотри, этому пуля попала в голову. Это значит, что смерть была быстрой и легкой. Завидую ему.

- Перестань!

- «Все люди смертны. Сократ - человек. Следовательно, Сократ смертен» - процитировал он самый известный силлогизм из логики. - Странно, что ты еще к этому не привык! Люди ко всему привыкают.

- К этому не хочется привыкать.

- Тогда думай о живых. И о том, как сделать так, чтобы они не лежали рядом с мертвыми.

После подсчета «двухсотых» и сверок со списками, оказалось, что еще четыре бойца числятся в «без вести пропавших». «Птица», отвечающий за личный состав перед кем-то из главного штаба отряда, стал торопить меня с поисками.

- Нашли еще две семьи мирных, - вышли в эфир бойцы с передовой.

- Как стемнеет, нужно их в штаб эвакуировать.

- Сделаем.

Через два часа после заката в подвал привели первую семью. Их было трое. Муж и жена лет пятидесяти, одетые в теплые и относительно чистые вещи, и их сын - парнишка семнадцати лет с коробкой от армейского пайка. Они тревожно озирались по сторонам и не знали, как себя вести.

- Присаживайтесь, - предложил я. - Что у тебя в коробке?

- Крыса домашняя, - ответил парень и, приоткрыв коробку, показал мне своего питомца.

- Не бросил друга, - с большим уважением в голосе сказал я.

Мы стали общаться, и парень рассказал, что учился в музыкальном училище до военных действий и очень сожалеет, что пришлось прекратить учебу. Его отец молчал, а мать плакала, когда слушала своего сына. Вдруг отец очнулся и обращаясь ко всем нам заговорил.

- У меня там в сейфе ружье хорошее. Я охотник. Пользуйтесь.

Я смотрел на эту семью и мне становилось все больнее. Я сопереживал им, потерявшим свой мир и всю свою прошлую жизнь, и даже боялся думать, что их ждет впереди. Хотелось быстрее их отправить дальше в штаб, чтобы они оказались как можно дальше от войны и смерти. Эти люди были мирными, и они были неуместны в ситуации, где одни люди неистово убивали других. Где все перевернулось с ног на голову, и то, что еще вчера казалось невозможным, стало нормой.

- Все самое страшное позади. Теперь вы в безопасности, -заученно стал бубнить я, сам не веря в то, что говорю.