Смоленские, в отличии от брянских, в основной своей массе были рецидивистами - люди, которые десятилетиями совершали преступления, жили «понятиями», освобождались и садились вновь. Я понимал, что им было нелегко. В эти моменты я вспоминал сериал «Штрафбат» и командира из этого фильма. Но с каждым днем мне, и им становилось легче.
На тринадцатый день была назначена генеральная репетиция. Каждый командир отделения по очереди показывал перед «Крапивой» работу своих групп. Нужно было имитировать бой, используя разведданные с БПЛА, координируя работу АТС и докладывая о ходе операции «Крапиве». Он внимательно смотрел на нашу работу и сухо вмешивался в ход событий. Давал новые вводные и наблюдал, как быстро группа отреагирует на внезапно возникшие обстоятельства.
- Обратил внимание, как двигается «Сезам»? - спросил командир. - Точно в спецназе служил.
- Да, толковый.
- Необходимо сделать акцент на работу пулеметчика, -продолжал он свои замечания. - Этот тормоз «Калф» меня задолбал. Лежит как мешок с говном. Позицию менять забывает.
Не выдержав, он крикнул ему:
- «Калф», баран! Отстрелял очередь и меняй позицию! Ты бы уже пять раз был трупом!
«Калф» действительно был нерасторопным. От пулеметчика в нем была только выносливость. Но этого было мало. Пулеметчик нуждается в мозгах и быстроте реакции. Без этого он как метеор в небе - вспыхнул и погас навеки.
Я видел, что командир доволен работой моих групп, но из-за своей манеры говорить сухо и без эмоций он больше обращал внимания не на то, что у нас получается хорошо, а на косяки. Это было для меня объяснимо и понятно: когда ты привыкаешь на войне к сухости и отсутствию эмоций - похвала становится роскошью. Максимум, что я услышал от командира в наш адрес: «Хорошо».
Похвала подталкивала запоминать бойца и выделять его из безликой толпы. Сегодня ты похвалил бойца. Завтра ты запомнил, как его зовут. А через час он «двести». И тебе больно и нужно привыкать к тому, что его больше нет. Но, в целом, нам удалось с достоинством пройти этот экзамен.
Степи, еще при Иване Грозном захваченные у степняков, просторно раскинулись во все стороны. Обычно мы возвращались с полигона одним и тем же маршрутом. Дорога шла по полям мимо посадок, состоящих из невысоких кряжистых акаций. Земля в октябре представляла собой замерзший и раскатанный гусеницами и колесами чернозем. Дорога сначала шла проселком и в один момент переходила в плохой асфальт, не менявшийся со времен Советского Союза. Он был потрескавшимся, как дно пересохшего африканского водоема. Машина на такой дороге превращалась в дикого мустанга, который так и норовит сбросить тебя со своей спины. Мы чувствовали себя ковбоями на родео, силящимися лишнюю секунду усидеть в седле. Дорога проходила через небольшие села с одноэтажной застройкой. Белые дома с черепичной крышей, дома из серых шлакоблоков и красного кирпича были спрятаны в глубине дворов за железными или деревянными заборами.
Утром, когда мы ехали на полигон, нас встречали дети лет пяти-шести. Девчонки махали нам руками, а парни важно отдавали честь. Накатывала нежность и умиление, и я торжественно отдавал им честь в ответ. Периодически я видел и взрослых, с грустными лицами. Вечером, когда мы возвращались обратно, улицы были пусты, а окна домов светились тусклым светом.
«Как они тут живут? - думал я. - В кромешной темноте, без электричества и интернета. Так же, наверное, как жили наши предки тысячи лет. Глушь, в которой рождаются и взрослеют дети, погруженные в простую жизнь. Глушь, которой неважно, что там за власть в Киеве или Москве. Именно это место и есть их Родина! Их родная земля, где они выросли и, возможно, будут похоронены».
Если бы я был из украинской разведки, я бы постарался завербовать как можно больше людей из этой глуши. Есть много способов чиповать простых граждан: манипуляции, угрозы, взятки и другие рычаги давления на простого человека. Возможно, именно сейчас, пока мы едем в наш лагерь, кто-то из этих мирных жителей передает врагу информацию о наших расположении и численности. Постепенно моя тревога усиливалась и превращалась в уверенность.
Хаймерсы