«Штурмфогель» без свастики

И Пихт повел машину на взлет. Самолет оторвался от земли и уперся острым носом в небо, где блуждали дымчатые облака. Потом Пауль перевернул машину через крыло и ударил изо всех пушек по самолетам, которые выруливали на взлетную полосу. Потом снова развернулся и снова стрелял, расшвыривая ползущие по земле самолеты.

Два истребителя все же успели подняться в воздух. Среди них Пихт без труда нашел тот, которым управлял Вайдеман. На форсаже[24] он лез вверх, нацеливаясь для атаки. Пихт обстрелял его, но Вайдеман ловко увильнул от трассы.

«Ну что же, давай схватимся с тобой напоследок, Альберт!» — подумал Пихт.

Вайдеман открыл огонь с дальней дистанции. Он хотел напугать Пихта, лишить уверенности. Пихт нырнул под трассу и помчался вперед, разгоняя истребитель. Другой истребитель стал заходить ему в хвост.

Вайдеман круто отвернул в сторону. Пихт успел заметить его злое лицо, встрепанную голову. «Забыл шлем впопыхах».

Земля осталась далеко внизу. Зелеными и коричневыми квадратами кружились поля, поблескивала на солнце вязь речек. Пихт потянул ручку на себя и затормозил, выпустив щитки. Истребитель, который заходил сзади, проскочил мимо. В желтом кресте прицела мелькнул его силуэт. Пихт нажал на гашетки, успел заметить, как трасса впилась ему в бок и оттуда, из черной дыры, вывалилось облако дыма.

«Но где Вайдеман?» Он окинул взглядом небо, перевалив машину с крыла на крыло. Вайдемана не было. И тут подкралось предательское чувство страха. Пихт не видел врага, но знал: он где-то рядом. Пихт сделал полупетлю и оглянулся — Вайдеман висел на хвосте.

«На этот раз промахнулся… Но почему он не стреляет?»

Пихт стал склонять машину в глубокий вираж. При перетягивании ручки на вираже «мессершмитт» срывался в штопор. Какая из машин свалится первой? Может, Вайдемана? Это была последняя надежда уцелеть. Чуть заметными толчками Пихт двигал ручку в сторону и давил на педаль. Истребитель вибрировал, рыская носом по горизонту. Пихт оглянулся. Вайдеман тоже висел на критическом развороте, пытаясь поймать в прицел его машину.

Очередь ударила по крылу, но не достала кабину. «Мессершмитт» Пихта покачнулся. Внезапно пришла простая мысль — крутнуть нисходящую бочку. Вайдеман кинется за ним, пройдет секунда. А секунда — не так уж мало в стремительном воздушном бою.

Пихт швырнул истребитель вниз и начал делать беспорядочные витки. Но Вайдеман разгадал маневр. Он понял: если кинется следом, то окажется внизу и Пихт расстреляет его. Прибавив газ, он угнал самолет в сторону и развернулся. Вышел в исходное положение для лобовой атаки и Пихт. Кто отвернет первым? У кого не выдержат нервы?

Машины с удвоенной скоростью понеслись навстречу друг другу. Никто не отворачивал. Вайдеман в какой-то миг понял: Пихт не отвернет и последним жутким усилием заставил себя не сворачивать тоже. Слишком многое их связывало в прошлом и слишком многое разделяло в это последнее мгновение…

Коссовски, сквозь пелену злых слез наблюдая за боем, увидел, как два истребителя ударились друг в друга, бело-красная вспышка расколола небо на части, расшвыряв куски металла.

Но ветер быстро развеял дым, и снова в бездне синевы показались легкие, розоватые облака…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Лехфельд содрогался от грохота тяжелых «шерманов». Заканчивалась война, самая страшная из всех войн, вместе взятых. Трясли мостовую армейские «доджи». Тяжелым шагом, вразброд шли канадские стрелки — загорелые, беззаботные, в грязных суконных куртках. Они высвистывали веселую солдатскую песенку.

А навстречу этому потоку медленно брели трое. Карл Гехорсман, Эрих Хайдте и Эрика. В сквере у городской ратуши перед замком Блоков они остановились. Старые деревья здесь были вырублены, на обочинах аллей торчали скорбные черные пни. Гехорсман поднял щит с дорожным указателем, на чистой обратной стороне химическим карандашом написал:

«Здесь в борьбе с фашистами погибли радистка Ютта Хайдте и советский боец…»

— Я не знаю, как на самом деле звали Пауля, — сказал Гехорсман.

Не знал этого и Эрих Хайдте, не знала и Эрика.

Подумав, Гехорсман решительно дописал:

«…по имени Март».

Подошел американский солдат, помолчал, меланхолически пожевывая резинку.

— Кэмрид? — спросил он.

— Друг, — ответил Гехорсман и с размаху воткнул щит во влажную землю.

Пока не смоют надпись дожди, она будет напоминать о войне и подвиге солдат отважного и трудного фронта. В то время разведчикам еще не ставили памятников в бронзе и камне.