«Штурмфогель» без свастики

- В Германии начинает ощущаться недостаток топлива — бензина, керосина, масла. В скором времени это отразится и на «Штурмфогеле». Кроме того, не хватает летчиков. Факт, что нас бросили сейчас на фронт, говорит сам за себя.

- Помаленьку выбиваем, значит?

- Да. Летные школы не в состоянии удовлетворить нужды люфтваффе.

- Понадеялись на молниеносную войну, да просчитались, — засмеялся Зяблов.

- Гитлеровцы возлагали большую надежду на асов. У них такое неофициальное звание присваивается тому, кто сбил не меньше десяти самолетов противника.

- Вот в первую мировую из девяти тысяч самолетов пять сбили асы, — проговорил Зяблов, — этакие воздушные снайперы.

- У немцев своеобразная тактика: асы могут выбирать цель, какую хотят, и летают, куда хотят. На свободную охоту. Но асам надо отдать должное: они хорошо знают слабые и сильные стороны нашей авиации. Они виртуозно владеют самолетом, разумеется, смелы, дерзки, расчетливы… Спортивный дух, жажда боя — вот что ими движет.

- Ничего, у нас тоже есть асы, и не одиночки, как барон Рихтгофен или граф Эйхенгаузен, а тысячи толковых ребят.

- Это я почувствовал на себе, — улыбнулся Павел, потирая шею.

- Вот-вот, а еще крест нацепил. — Зяблов, помолчав, серьезно спросил: — Какие модификации «Ме-109» применяют фашисты у Сталинграда?

- «Мессершмитт-ЮЭФ», «109Г», «109Г2»… Но все эти модификации только утяжеляют машину. Больше пулеметов — добавочный вес, поставили более вместительные баки с горючим — тоже, увеличили скорость, форсируя двигатель, — опять же лишний вес. В результате Вилли снизил показатели скороподъемности, вертикального и горизонтального маневра. А вот «фокке-вульф» — машина хоть и тяжеловатая, но серьезная. Конструкторам надо призадуматься, чтобы наши истребители могли бить и этот самолет.

- Кстати, кто такой Фокке? — спросил Зяблов.

- Основатель фирмы, профессор. Но гитлеровцы выгнали его с собственных предприятий и дали ему недалеко от Бремена заводишко, похожий на конюшню. Только имя его оставили. Невыгодно фашистам поступаться технической надежностью фирмы «Фокке». Сейчас заводами руководит Курт Танк, бывший шеф-пилот Геринга, этакий прусак в шрамах. У него лицо будто вырублено одним топором.

- А Юнкерс, слышал, попал в опалу и незадолго до войны умер? — спросил Зяблов.

- С Юнкерсом случилось то же самое. Измордовали. Но, между прочим, в Германии о его смерти не сообщалось. «Юнкерс был, Юнкерс остался» — так, по крайней мере, пишут газеты.

Помолчав, Павел спросил:

- Владимир Николаевич, скажите честно: у нас-то есть что-либо подобное «Штурмфогелю»?

- Есть! И не подобное, а лучше, надежнее. Когда-нибудь о таком самолете напишут истории… Насколько я понял, немцы ищут решения быстрого и компромиссного. Торопятся, делают тяп-ляп, обжигаются… — Зяблов сел за стол и задумался. — И все же хотелось бы нам знать о «Штурмфогеле» побольше.

- К сожалению, я не имею допуска к этому самолету…

- В том-то и беда… Сейчас идет война и людей и техники. Нам очень важно в подробностях знать, какое еще оружие фашисты думают применить на фронте… До мелочей, до винтика… Можно испробовать такой вариант: скажем, заполучим знающего человека, ну хотя бы Гехорсмана…

- Рискованно, Владимир Николаевич.

- Верно, рискованно, — согласился Зяблов. — Да Гехорсман и недостаточно сведущ. А если Зандлера?

- Он умрет от страха, как только поймет, что попал к русским.

- А если поискать у него слабые струнки, взять на крючок?

- Но самолет будут продолжать делать другие.

- Да, ты прав… Тогда придется устроить шум на всю Германию, сделать так, чтобы «Штурмфогель» не вошел в серийное производство.

- Уничтожить опытный образец?

- Да, уничтожить! Взорвать, сжечь, разбомбить!

- Хоть и чудовищно трудно сделать это, но попробовать можно.

- Нужно сделать. К тому же надо похитить техническую документацию «Штурмфогеля», да так, чтобы немцы знали об этом. Все это натолкнет фашистов на мысль, что для нас не существует секрета «Штурмфогеля». Стало быть, вряд ли они отважатся все начинать сначала. Да и заказов из министерства авиации Мессершмитт не получит. Тебе придется им помочь в этом.

- Разве вы направите меня обратно?

- Да. Именно на эту отчаянную диверсию. Павел порывисто встал и отошел к окну. Упершись лбом в оконную раму, он глухо проговорил:

- Я не был в России восемь лет… Я не видел лица матери восемь лет… Пошлите меня лучше на фронт. Я хочу убивать их, а не играть в друзей.

Некоторое время Зяблов молча смотрел в спину Павла, давая ему выговориться. Но Павел смолк, и тогда Зяблов жестко произнес: