Штурмовая группа. Взять Берлин!

Уйти безнаказанными истребителям не дали. Очередь крупнокалиберного пулемета прошила серый, змеиного цвета корпус одного из «мессершмиттов». Самолет клюнул носом, но скорости не потерял и ушел прочь вместе с напарником, ныряя вниз и снова выравнивая полет.

На дороге растекался горящий бензин, окутались клубами огня несколько «студебеккеров» и «виллисов» с пушками на прицепе. Детонируя, взрывались снаряды.

— Это называется только вперед, — покачал головой Савелий Грач. — Пора бы к концу войны научиться на рожон не лезть.

Остальные промолчали. Люди торопливо жевали хлеб с консервами. Расчеты зенитных пулеметов настороженно следили за небом.

— Ешьте по очереди, потом времени не будет, — сказал Василий Ольхов, — Вряд ли «мессеры» снова появятся. Сильная штука, но их у фрицев немного.

Опытный капитан Василий Николаевич Ольхов был прав лишь отчасти. Начиная с 1944 года промышленность Германии выпустила более тысячи реактивных боевых машин, значительно превосходящих наши самолеты по скорости.

Но тысяча машин — это не так и много в масштабах огромного фронта. К апрелю сорок пятого года, в воздушных боях теряя по нескольку советских истребителей, чтобы сбить одного «Ме-262», большая часть реактивных самолетов была уничтожена.

Командиры перекусывали вместе, заодно обсуждая дальнейшие действия. Отложив банку с тушенкой, Василий закурил папиросу и проговорил, обращаясь к командиру танкового взвода Антипову:

— Видел, Борис, как танковый батальон накрылся? Полезли без ума, вот их в узком месте и прижучили.

— А я при чем тут? — буркнул танкист.

— Ты ни при чем, но лихость показать любишь. Думаешь, если война к концу идет, то началась сплошная прогулка?

— Я так не думаю.

— Мало того, что батальон угробили, — продолжал капитан. — Еще одна воинская часть в затор уперлась, хотя видели, дорога перекрыта. Ну и получили подарки от реактивных «мессеров». Нам, кстати, тоже в воздух поглядывать надо. Одна такая парочка, если зевнем, половину нашей команды выбьет.

Борис Антипов, широколицый, с аккуратно подстриженными усами, в сердцах отложил еду и тоже достал папиросы.

— Обязательно меня в присутствии младших по званию отчитывать надо?

— Иногда надо, — хлопнул его по плечу Ольхов. — Не обижайся. В последнем бою ты действовал нормально. Так и продолжай.

Небольшой городок с домами из красного кирпича и островерхими черепичными крышами проехали осторожно. Впереди двигалась пехота и открытые сверху самоходки «СУ-76», у которых был хороший обзор и сильные пушки «ЗИС-3».

Стены домов были поклёваны пулями, разбиты стекла. Из некоторых окон торчали белые флаги. Здесь же, на булыжниковой мостовой, лежал красный флаг с черной полосой и свастикой. Выбежала пожилая женщина, скомкала его и нырнула в подъезд.

По мере движения в окнах продолжали появляться белые флаги, наскоро сделанные из простыней, кусков полотна, даже белых рубашек. При этом люди предпочитали не высовываться. Хотя порой Савелий Грач ловил быстрые взгляды из-за штор.

На центральной площади возле бронзового памятника колонну встретил бургомистр с двумя помощниками. Все трое были в возрасте, лет за семьдесят, и держались напряженно, если не сказать испуганно. Старики сняли шляпы, а бургомистр на смеси немецких и русских слов произнес что-то вроде приветственной речи.

Заверил, что военных в городе нет, советским товарищам опасаться нечего, а жители испытывают гостеприимство и радостное настроение. Бургомистр собирался продолжить свою не слишком связную речь, но Ольхов его перебил:

— Не ломайте язык. Радость они испытывают… у нас есть переводчик.

Яков Григорьевич Малкин перевел сказанное. Бургомистр, помявшись, сообщил, что жители хоть и испытывают радость (при этих словах, не выдержав, засмеялся Савелий Грач), но опасаются невежливости со стороны отдельных несдержанных солдат. Особенно боятся молодые женщины и девушки.

— Чего им бояться? — весело заметил старшина Калинчук. — Силком никого в кусты не потащат. А от них не убудет.

— Калинчук, прикрой рот, — осадил его Василий. — А ты, Яков, скажи, чтобы ничего не боялись. В их радость я мало верю, но если не будет провокаций, людям опасаться нечего. Мы воюем с фашистами, а не с германским народом.

Лейтенант Малкин перевел, а бургомистр довольно искренне изобразил непонимание:

— Что есть провокации?

Капитан недобро прищурился и перечислил:

— Выстрелы с крыш, отравленная вода, мины при выезде из городка. Достаточно?

— Нет, нет, все будет нормально, — заверил бургомистр.

— Что это за памятник? — спросил Ольхов, кивнув на бронзовую фигуру человека в сюртуке с длинными волосами и необычной шапочке. — Чего они сюда Гитлера или кого-нибудь из своих рыцарей не втащили?

Бургомистр уловил смысл реплики, сладко улыбнулся над юмором доблестного русского офицера и сообщил, что это известный на весь мир немецкий композитор девятнадцатого века Рихард Вагнер. Малкин перевел и добавил уже от себя:

— Любимец Гитлера и антисемит. Прославлял арийцев. Зигфрида великого, Нибелунгов. Тот еще кадр, поэтому и торчит на площади.