Штурмовая группа. Взять Берлин!

Капитан, ветеран трех войн, в планы командования посвящен не был. Не потому, что тайна была такой уже великой. В роли отвлекающих подразделений нередко выставляли роты и батальоны как с советской стороны, так и в войсках Германии. Обычный тактический прием.

Просто не стоило нервировать людей раньше времени. Поэтому ветеран был настроен по-боевому. Он считал, что шесть пулеметов, минометы и «фаустпатроны» не дадут русским прорваться на его участке даже без поддержки тяжелой зенитной батареи.

Он еще раз обошел траншеи, похлопал кого-то по плечу, подбодрил самых младших и напомнил пулеметчикам, чтобы они чаще меняли позиции. Возле одного из окопов капитан остановился. Там находились двое парней. Один из них, мелкого роста, с мягким детским подбородком, был, наверное, моложе шестнадцати лет. Скорее всего, подделал документы.

Его звали Вилли, и он стрелял из автомата «МГ-43», слишком громоздкого для него оружия. Автомат почти не уступал по длине карабину, а отдача от сильных патронов подкидывала ствол и мешала подростку удержать равновесие.

— Вилли, не дергай спуск, я ведь тебя учил. И очередь не больше пяти патронов. Эта штука слишком мощная.

Рядом просвистели русские пули, и все трое пригнулись. Второй парень выглядел крепче, но нервное напряжение мешало справиться ему с винтовкой. Затвор не слушался, патрон уткнулся в казенник.

— Действуй спокойнее, — учил его капитан. — Такое случается, когда первый раз имеешь дело с девушкой. Не всегда попадаешь куда нужно.

Молодые ребята засмеялись, оценив шутку старого солдата. Хотя большинство дальше поцелуев со своими юными подругами идти не решались.

Капитан тем временем, улыбаясь, давал короткие дельные советы:

— Не высовываться. Выстрелил и сразу прячь голову. Чаще меняйте позицию — места в окопах хватает.

— Я уделал одного Ивана, — сообщил Вилли. — Он валяется возле забора. Одна очередь — и готово дело!

Капитан видел, что русского разведчика уложил снайпер, но согласился, что парень стреляет хорошо.

— Так и продолжай.

Удлиненный магазин автомата емкостью тридцать пять патронов мешал пристроить его на бруствере. Вили тянулся вверх и едва не угодил под пулю. Напарник дернул его за плечо.

— Думаешь, тебя спасет каска?

— Я не думаю, а воюю, — гордо отозвался малорослый парень и дал длинную очередь, которая ушла непонятно куда.

В июне сорок пятого Вилли должно было исполниться семнадцать лет. А малорослым он был оттого, что родился в тяжелое время кризиса, когда Гитлер еще не пришел к власти и Германия голодала. Большинство заморышей, родившихся в те голодные годы, вытянулись и окрепли. Вили остался мелким, но решительности ему хватало. Он прикончил третий по счету магазин и заряжал четвертый.

Неподалеку вели огонь пулеметы. Скорострельные «МГ-42», старые кайзеровские «МГ-08», трофейные английские «брены», захваченные еще в сороковом году под Дюнкерком, когда разгромили объединенную британскую и французскую армию. В те времена Германия не знала поражений.

Плотный огонь пулеметов, многочисленных автоматов (патронов хватало в избытке) поднимал боевой дух. Казалось, что под таким густым градом пуль невозможно даже привстать, а не то что атаковать.

Однако ветераны тревожно оглядывались по сторонам. Русские не слишком рвались вперед, и это настораживало. Снайпер-баварец пока не видел целей, хотя рота фольксштурма била из всех стволов.

Кончилось это тем, что русские снова ударили из крупнокалиберного «браунинга» по самому назойливому пулеметному расчету, засевшему на втором этаже полуразрушенного дома-скворечника.

Пули калибра 12,7 миллиметра, пробивающие на три сотни метров броню легких танков, были выпущены опытным стрелком. Очереди разворотили укрытие, сорвали пулемет со станка. Командир расчета остался лежать возле груды стреляных гильз. Его помощник сумел выползти наружу.

Активист гитлерюгенда скатился со ступенек и лежал, зажимая разорванный живот. Внутри нестерпимо жгло. Этот огонь мог погасить лишь глоток холодной воды, но его слабые призывы о помощи оставались без ответа.

Кто-то пытался вылезти из окопа, но едва не угодил под пули. Кроме того, их камрад был обречен. Об этом говорила огромная буро-зеленая лужа, вытекшая из брюшины. Пулеметчик считался одним из наиболее решительных бойцов. Его не раз брали с собой эсэсовские патрули, у которых не хватало людей.

Три дня назад они выволокли с чердака обнаруженного дезертира и повесили на фонарном столбе на глазах у жены и соседей. Тело казненного с минуту билось в конвульсиях, затем обмякло, а по ногам потекла моча.

— Обоссался со страху, — засмеялся активист, гордый своей арийской решительностью, пригнанной полувоенной формой и «вальтером» в кобуре на поясе.

Сейчас его форма была изорвана, пропитана кровью и пахла мочой. Такой же запах шел от повешенного дезертира.

— Это не от страха, — сказал тогда эсэсовец. — Сокращение мышц.

Не в силах выносить боль, парень достал из кобуры «вальтер», но решимости выстрелить себе в голову не хватило. Он плакал, затем сознание покинуло его, и он застыл, свернувшись клубком у ступеней полуразрушенного дома.