Штурмовая группа. Взять Берлин!

— В батарее остались два ствола. Третий ремонтируется. Мин пока хватает.

— Если на полминуты выманим «тигр», сумеете его накрыть?

— Попробуем, — пожал плечами старший лейтенант. — Только он полминуты ждать не будет. Да и чем его выманивать? «Тридцатьчетверкой»? Он ее с ходу расшлепает — и снова в укрытие. Ничего мы не успеем сделать.

Павел Усков облизал пересохшие губы. Речь шла о его машинах. Лейтенанта крепко приложило головой о броню, из-под танкошлема тянулась струйка засохшей крови.

Сегодняшний день был самый тяжелый. На его глазах сгорели, взорвались три танка, спаслись всего четыре человека из пятнадцати. Экипажи не успевали покидать горящие машины. Старому товарищу, заряжающему Филиппу Карпухину сломало несколько ребер и ударило с такой силой, что, наверное, повредило внутренности. Спасут ли Карпухина в санбате, куда его срочно отвезли вместе с другими тяжелоранеными?

— Я готов, — хрипло выдохнул Усков. — Высажу часть экипажа, сяду за прицел, и попробуем выманить…

— Брось, — отмахнулся Ольхов. — Пустая затея в героя-одиночку играть. Сгоришь, как свечка.

— Я в героев играть не обучен, — обиженно поджал спекшиеся губы лейтенант.

— Ладно, не обижайся.

Минуты две капитан молчал, потом заговорил. Уже тоном приказа, коротко, жестко.

— Поединки устраивать не будем. Савелий, возьмешь два десятка бойцов, «фаустпатроны». Ты дорогу знаешь, подберешься поближе и прикончишь немецкий танк. Шевченко, через полчаса зажжешь дымовые шашки. Кондратьев, выпусти с полсотни мин, и начинаем штурм.

— А мне что делать? — спросил Усков.

— Ждать зеленой ракеты. Сигнал, что «тигр» уничтожен. Твоя задача — бить по окнам и амбразурам. Кроме того, в конце улицы остался бронеколпак. Сковырнешь его, у тебя калибр подходящий. Все, по местам.

— Не так просто «тигр» уничтожить, — с сомнением покачал головой Усков. — Он три наших танка за минуту подбил, вон догорают.

— Это мое дело, — резко отозвался Савелий Грач. — Танков у нас мало осталось, буду действовать «фаустпатронами» из засады.

Василий Ольхов на минуту придержал Малкина.

— Возглавишь третий взвод. У меня офицеров не хватает, там младший сержант командует. Поведешь людей в бой.

Яков Малкин невольно сглотнул слюну. Белобрысый капитан с непокрытой перевязанной головой сверлил его расширенными зрачками. Парторгу показалось, что командир сорвется на крик. Куда-то делась обычная ироничность Ольхова. Два дня непрерывных боев и тяжелые потери в штурмовой группе измотали его.

— Короткое собрание с коммунистами и комсомольцами… перед последним броском, — заикнулся было Малкин.

— Какое собрание? Шагай, Яков, — все же сдержался капитан, — и не ищи уловки. Возглавишь в атаке взвод. Своим примером покажешь… без лишней болтовни.

А Усков вернулся к двум своим «тридцатьчетверкам». Механик Долгушин нервничал и сразу обрушился на лейтенанта.

— Снова вперед? Глянь, что от трех машин осталось. Горелым мясом даже здесь пахнет. А нам как по башне врезали! Почти насквозь броню просадили.

— Проверь сцепление, — перебил его Усков и подозвал командира второго танка, младшего лейтенанта. — У тебя все в порядке?

— Так точно.

— Готовься к бою.

— Подкалиберный заряжать?

— Подожди. Если увидишь зеленую ракету, зарядишь фугасный. Огневые точки выбивать будем.

— А «тигр»? — спросил наводчик Лукьянов. — Который «королевский»?

— Пойдем лучше башню провернем разок-другой.

— Я уже смотрел. Там один зубец выбило. Вращается башня, только спешить не надо, осторожнее поворачивать.

— Карпуху живым до санбата довезли?

— Наверное, довезли, — снова встрял механик Долгушин. — А что толку? Весь переломанный, и мы в эту мясорубку снова лезем. «Тигр», он насквозь нашу броню прошивает. Сколько ребят погибло, Карпухина почти насмерть зашибло.

Фельдшер Ульян Злотников, перевязывавший бронебойщика, поднял голову.

— У тебя язык как помело. Чего хоронишь мальчишку? Ну, ребра сломаны, ушиб сильный. Не устраивай раньше времени поминки. Жить будет. Молодой, выдюжит.

— Дай Бог, — вздохнул наводчик Лукьянов. — Карпуха недавно от матери письмо получил, химическим карандашом написано. Половина строчек слезами размыта. У них в семье отец и брат без вести еще в сорок первом пропали. Мать с сестренкой да старым дедом остались. Филька — одна надежда.

Звенели, набирая высоту, мины. Затем обрушились вниз. Грохнуло раза четыре подряд. Кто-то истошным голосом выкрикивал:

— Где там фельдшер? Человека поранило!

— Слышу, иду.

Ульян Злотников, кряхтя, поднялся и, перебросив через плечо санитарную сумку, зашагал к месту взрывов. Еще несколько мин взорвались в глубине улицы, осколки звякнули о брусчатку. Фельдшер лишь слегка пригнулся. За две войны он научился различать опасность.

Стрелок-радист, самый младший в экипаже Ускова, молча курил. Три сгоревших танка навевали тоскливые мысли.

Старший лейтенант Грач с сержантами Вишняком, Шмаревым, отделением разведки и несколькими саперами перебежками двигались через дворы. Раза два их обстреляли, ранили сапера.

— Доберешься сам? — спросил Савелий.

— Доберусь…

— Дал бы кого в провожатые, но людей не хватает.