Штурмовики над Днепром

Похвала комиссар окрылила меня.

– Что с командиром, Ислям Сатаевич? Не ранен?

– Вес в порядке. Машина только… – Показывает руками: – Вот такие две дыры в плоскости.

Хочу доложить командиру эскадрильи сложившуюся ситуацию, но подъезжает штабной автобус, и меня срочно требует майор Еськов. Командир полка молча выслушал рапорт о прибытии. Успеваю заметить: взгляд сердитый, губы поджаты – злой.

– Почему пришли последним?

Объясняю все по порядку.

– Кто разрешил выход из строя?

– Никто. Радиосвязи нет, я и подумал, что ведущий группы разрешил бы…

– А не подумали о том, что нарушили оборону группы и подвергли себя ненужному риску? Решили в одиночку сразиться с мировым фашизмом? Риск в нашем деле нужен, но с головой, с расчетом. Вы сегодня уничтожили несколько паршивых фашистов, но могли погубить себя и машину. Не забывайте, что в предстоящих боях вы сможете и должны уничтожить их сотни…

Я смотрю на грудь майора, на плотно привинченные к гимнастерке два ордена Красного Знамени. Командир хорошо знает, что такое оправданный, настоящий риск. И я соглашаюсь – да, поступил опрометчиво, поддался чувствам.

Голос майора стал тише:

– Идите и запомните: война предстоит долгая. И нам с вами надо довести ее до победы.

Из землянки выскакиваю, как из бани. Что ж, все правильно: чем дольше провоюешь, тем больше нанесешь урона врагу. Обстановка на фронте усложнилась. Противник стремился использовать летне-осеннее время для достижения максимального успеха. На аэродром село звено пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Они ведут воздушную разведку в интересах Сталинградского и Северо-Кавказского фронтов.

«Пешки» часто уходят на задание, летчики возвращаются мрачные, неразговорчивые. И мы понимаем их; разведчикам лучше видна фронтовая обстановка. На одной из «пешек» командир экипажа сержант, а подчиненный штурман – лейтенант. В авиации в то время такое не было редкостью: выпускникам училищ присваивали звания сержантов. Только в декабре 1942 года почти все летчики получили офицерские звания. С командиром экипажа сержантом Беспаловым мы познакомились поближе. О нем рассказывали легенды. Его «пешку» не раз атаковывали вражеские истребители, но безуспешно. Пе-2 и Ме-109Е Имели почти одинаковую скорость, хотя наша «пешка» была в три с лишним раза тяжелее вражеского истребителя. Когда приходилось туго, Беспалов вводил свой бомбардировщик в пикирование, оставляя наверху «мессершмитт».

После очередного вылета Беспалов долго молчит, потом начинает рассказывать:

– Спешит гитлеряка, торопится… Танковую армию с кавказского направления повернул к Сталинграду. Трудно нашей пехоте, ох, трудно… Враг рвется к Кавказским перевалам.

Сержант замолкает, не хочет бередить душу. Большими сильными пальцами сворачивает самокрутку, затягивается.

– И все-таки наша возьмет! Сбросим с Кавказа, погоним от Волги! – хлопает ладонью по колену, поднимается и уходит.

По его поведению мы чувствуем: сержант знает больше, чем говорит. Его вера и убежденность близки и понятны нам. Мы тоже всей душой верим в победу. Штурмовики успешно зарекомендовали себя в борьбе с танками. Да и сам «ил» фронтовики прозвали летающим танком. Мы зовем его проще: то «ильюхой», то «горбатым» – за выпуклость кабины. Вылеты у нас частые. Когда заканчивается полный тревог и опасностей день и перед заходом солнца снимается боевая готовность, спешим к Болде. Она. совсем рядом. После жаркого дня, проведенного в небе, окунешься в воду, смоешь усталость – и снова готов к вылету. Болда кишела щуками. Где-то наши механики достли бредень, и мы таскали им речных хищниц. В момент опасности щуки прыгали через бредень, прямо под руками у рыболовов.

Самым заядлым рыбаком оказался старший техник эскадрильи, или просто стартех, Гурий Коноиович Савичев, фигура в полку весьма колоритная. Я хорошо знал Гурия Кононовича, не один год служил с ним рядом, был его командиром, и мне хочется рассказать об этом человеке более подробно.

Наш стартех закончил авиационно-техническое училище до войны. Однако строевой выправкой он не отличался, и тот, кто впервые видел Гурия Кононовича, мог подумать, что в армии он новичок. Как сейчас вижу рапортующего стартеха: нога приставлена на последнем шаге как-то по диагонали, ухватом, пальцы правой руки прижаты к обрезу пилотки, но мизинец оттопырен и торчит в сторону. Вся фигура подалась вперед, маленькие серые глаза «сверлят» начальство, на носу от солнца шелушится кожа. Рапорт тоже не очень ему удавался. Русские слова Савичев щедро пересыпал украинскими, при этом он то и дело заикался. И надо было иметь большую выдержку, чтобы, слушая его, не рассмеяться. Уж слишком комично выглядел наш стартех. Зато в работе Гурий Кононович был незаменим. Он хорошо знал самолеты и моторы многих типов. Когда к нам прибыли Пе-2, Савичев долго ходил вокруг них, все ощупывал, приговаривая:

– Оцэ машина! Бач, яка гарна…