В мирное время такие проверки – дело привычное. На фронте часто не до них, там бой – самый строгий проверяющий. Хочешь жить и побеждать – учись самым прилежным образом. И мы учились в каждом вылете, проверяя на практике рекомендации и инструкции и беря на вооружение то, что наиболее целесообразно. Так, например, в зоне зенитного огня соблюдать режим следует только в момент прицеливания. В остальное время, выдерживая режим, лишь поможешь зениткам сбить себя. Отсюда неписаная формула для летчика-фронтовика: «Над полем боя летай, как не положено», то есть так, чтобы противник, знакомый с писаными правилами тактики советской авиации, не мог упредить твой маневр. Одним словом, все заботы были не о чистоте пилотажа, а о его безопасности. А инспекторы требовали именно чистоту. И в этом не было ничего предосудительного, никакого противоречия с тактикой войны. Ведь солдат, готовясь на фронт, порой тоже недоволен строевой подготовкой: зачем, мол, она на фронте. Но строй дисциплинирует, помогает почувствовать локоть товарища, силу взаимодействия. Так и с чистотой техники пилотирования. Овладев ею, летчик свободнее вел себя в реальном бою, лучше выполнял самые сложные маневры и пилотажные фигуры, Не скрою – мне здорово пришлось попотеть, чтобы заработать у требовательного инспектора высший балл.
В тот же день старший техник Несметный доложил: на одном из самолетов требуется проверка мотора в воздухе. Кто должен проверить? Конечно, командир эскадрильи. Погода начала портиться, накрапывал дождик. Не теряя времени, я посадил механика в кабину стрелка, и мы поднялись в воздух. Мотор, действительно, давал перебои. Внизу ровная таврическая степь, аэродром ушел куда-то в сторону. Пока подбирал мотору нужный режим, потерял высоту. Пришлось снова ползти вверх, все время вслушиваясь в капризы сердца машины. Потом, когда мотор заработал сносно, оглянулся и не увидел под собой аэродрома. Ругнул себя за то, что не засек курса и времени взлета. Далеко ли ушли от своей точки? И тут совершенно неожиданно увидел справа по борту аэродром. Наш должен быть слева. А этот какой дивизии? На душе стало тревожно: заблудился в трех соснах! И это летчик, которого не раз хвалили за умелую ориентировку, которому доверяли сложные задания! Выхожу на железную дорогу Джанкой – Симферополь, беру направление на восток. Глянул на компас: а его стрелка показывает на север. Что за чертовщина! Как мог произойти сдвиг на 90o? Решил не доверять чувству и против собственной воли развернул самолет на 90o, точно по компасу. Вскоре опознал станцию Биюк-Онлар[3]
, оттуда по грунтовой дороге и вышел на свой аэродром. Когда сели, механик спрашивает:– Товарищ командир, зачем мы ходили на Биюк-Онлар?
– Я наш аэродром потерял.
– Он же был под нами, только справа…
Вот тебе и на! Механик узнал его, а я, летчик, нет. Как это случилось, никак не пойму. Думал, что такое случилось только со мной. Потом узнал, что и с другими бывало. Один из опытных летчиков как-то рассказывал мне:
– Долетался до того, что не знаю, куда дальше лететь. А горючее на исходе. Вдруг прямо перед собой вижу какой-то аэродром. Обрадовался, ладно, хоть и заблудился, сяду у соседей, восстановлю ориентировку. Сел, показывают, куда рулить. Зарулил. Выключил мотор и, не вылезая из кабины, спрашиваю механика:
– Какой это аэродром?
Механик что-то медлит с ответом, потом узнаю знакомый голос:
– Вы же на своей стоянке, товарищ командир…
Что ж, и такое бывало… Недолгими были наши учебные будни. В один из майских дней мы увидели спешившего на аэродром майора Красикова. Андрей Яковлевич еще издалека закричал, размахивая бумажкой, видимо телеграммой:
– Летим! В район Харькова!
Но какой же это фронт? Бои шли у Львова и Кишинева, у западных границ страны. Лишь Белоруссия нависала с севера в виде балкона – там еще были гитлеровцы. А над «балконом», дугой выгнув линию фронта, находилась оккупированная врагом Прибалтика. Перелет прошел нормально. Приземлились мы в Волчанске, недалеко от Харькова.
– Теперь наша задача – получить пополнение и набраться сил для новых боев, – говорит подполковник Смыков.