Штурмовики над Днепром

В туманное осенне-зимнее время перед командованием полка и политработниками встала задача организовать досуг летчиков. В период вынужденной бездеятельности личного состава это – неотложная проблема, особенно во фронтовых условиях, где приходилось надеяться только на свои силы. Здесь сказали свое слово партийная и комсомольская организации. Появилась художественная самодеятельность, часто проводились лекции, доклады. В напряженные дни боев для этого не всегда удавалось выкроить время. Сейчас его оказалось вдоволь.

В полку нашлось немало способных, даже талантливых людей, они охотно, с огоньком участвовали в массовых мероприятиях. Порой приходилось удивляться: авиамеханик оказывался заправским певцом, авиатехник – танцором. А летчик лейтенант Ельшин неожиданно для всех оказался гипнотизером. Вот об этом «артисте» и хочется рассказать особо. Началось все с того, что как-то за ужином Ельшин спросил своего друга летчика Джураева:

– Чем это ты балуешься?

– Как чем? Чаем, – добродушно ответил сын казахских степей.

– Ишь ты, хорошо замаскировал под чай мускатное вино, – обратился Ельшин к товарищам по столу. – Поделился бы.

Джураев потянул из стакана напиток и раскрыл от удивления глаза:

– В-верно, мускат! Степью пахнет…

Многие тогда решили, что это был обыкновенный розыгрыш. В следующий раз Ельшин продемонстрировал свой дар гипнотизера в одном из самодеятельных концертов. Новоявленный «медиум» попросил на сцену четырех воздушных стрелков. Потом усыпил их и дал команду:

– Подходим к цели! Атакуют «мессеры»!

И воздушные стрелки «заработали»: докладывали о разрывах зенитных снарядов, перебрасывали пулемет с борта на борт, открывали огонь. После такого сеанса даже скептики поверили в гипнотические способности молодого летчика. Однако они не помогли ему в беде. В одном из декабрьских боев Ельшин был подбит и сделал вынужденную посадку на территории противника. Фонарь заклинило, пришлось выбираться через форточку прямо под дула немецких автоматов. Здесь уже было не до гипноза… Прошло несколько месяцев, пока летчик вернулся в полк.

В воздухе уже носилось слово «победа», авиаторы все чаще произносили это слово, хотя до Берлина еще был трудный и неблизкий путь. Некоторые полковые «психологи» судили о приближении победы по совсем, казалось бы, неожиданным признакам. Один из летчиков как-то заметил:

– А наши девушки уже думают о семейном гнезде…

Подумывали о брачных узах и некоторые летчики, нашедшие свою любовь на полевых аэродромах. Именно здесь, в Прибалтике, и я встретил свою судьбу. В конце октября мы перелетели на один из полевых аэродромов поближе к линии фронта. Во время посадки самолетов рядом со стартом, как и положено, стояла санитарная машина. Поднимаясь из кабины, я вдруг услышал певучую украинскую речь. Голос принадлежал девушке – дежурному медику.

– О, ридна Украина! Яким витром в Прибалтику занэсло? – удивился я.

Нам, прошедшим с боями по Украине, полюбившим мелодичную украинскую речь, услышать ее здесь, в Прибалтике, было полной неожиданностью.

– Витром вийны, – ответила девушка.

Как потом мне стало известно, старший лейтенант медицинской службы Маша Бугера оказалась человеком с необычайной фронтовой биографией.

…22 июня 1941 года состоялся ускоренный выпуск Киевской фельдшерской школы. А в понедельник было получено военное обмундирование и предписание, в котором указывалось, что военфельдшер Мария Ивановна Бугера направляется командиром санитарного взвода в Белорусский особый военный округ. Было Маше в то время неполных семнадцать. Худенькая девушка с лейтенантскими кубиками в петлицах, подпоясанная ремнем, с пистолетом на боку и тяжелой санитарной сумкой сразу попала в самый круговорот войны. Первые недели и месяцы были похожи на кошмарный сон. Отступление, жесточайшая бомбежка, вражеские танки, которые перерезали дороги, выскакивали из засад и крушили гусеницами повозки с ранеными и автобусы с красным крестом. Так случилось, что фронтовые дороги повели Машу через мои родные места. В первую военную зиму эвакоотделение, которым заведовала военфельдшер Бугера, оказалось в заснеженной деревне Белки Калининской области. В помещении школы разместили около сотни раненых. Командир медсанбата, пожилой майор, жаловался:

– Ума не приложу, как вывезти всех. Дивизия ведет жестокие бои, полевые госпиталя переполнены…

В самом деле, положение было тяжелое. Село Белки было как бы отрезано от всего мира. Вокруг – бездорожье. Крепчал мороз. По занесенному снегом полю мог пройти только санный обоз. И тогда майор решил: останется Маша с ранеными в Белках, через день-другой пришлет он транспорт и вывезет всех… Майор уехал добывать транспорт, а семнадцатилетний военфельдшер осталась с сотней раненых ждать его. Прошел день, другой… Не пришла помощь ни на третий день, ни на четвертый… Закончились бинты и лекарства, нечем было кормить раненых. Тогда Маша послала ходячих раненых в разведку. Возвратившись, они вызвали из школы лейтенанта и хмуро доложили:

– Плохи дела, гитлеровцы вокруг. Никому не пробиться к нам. И нам не выбраться…