Штурмовики над Карпатами

Примерно через 15 минут полета по курсу под нами - точно в назначенное оперативное время - появился город Тарнополь - контрольный пункт пролета всей авиации фронта на львовском направлении. Летчики перевернули планшеты и перешли на детальную ориентировку. Еще минуты через три на большом зеленом лугу мы увидели огромную стрелу из белого полотнища, которая своим острием указывала направление прорыва линии обороны противника. Рядом со стрелой чадила дымовая шашка.

Развернувшись влево, наша крылатая армада встала на боевой курс. Линия фронта на земле, обозначенная пожарами, точно совпадала с красной и синей линиями, нанесенными на летной карте. Внизу, казалось, горело все, что только могло гореть. Дым и едкий, въедливый запах гари чувствовались даже в кабине самолета.

Наши штурмовики врезались в плотную стену заградительного огня немецкой зенитной артиллерии. Всюду - слева, справа, внизу, вверху вспыхивали красно-фиолетовые шары разрывов трассирующих снарядов. Но никто из летчиков не дрогнул, не покинул своего места в боевом строю.

Вот и цель - укрепленные оборонительные позиции немецкой артиллерии. Командир полка со своей пятеркой идет в атаку. За ним на цель пикирует еще одна пятерка, за ней - еще и еще... Вот и наша очередь... С ревом полетели вниз реактивные снаряды, застучали пушки, ударили пулеметы, на выводе из пикирования посыпались вниз бомбы. Минута-другая - и фашистские позиции превратились в сплошное огненное месиво...

В первые дни операции летчики нашего полка делали по 2-3 боевых вылета, причем продолжительность каждого составляла в среднем около полутора часов. Они наносили меткие бомбоштурмовые удары по обороняющемуся противнику, выводя из строя его артиллерию, танки, транспорт и живую силу. Однако и наши потери были немалые. Перед операцией в полку было 1,3 самолета на каждый штатный экипаж, а через несколько дней ожесточенных боев самолетов стало не хватать. Подбитые штурмовики падали на землю в районе цели или на значительном удалении от нее. Это зависело от степени повреждения самолета и тяжести ранения летчика. Раненый пилот иногда терял сознание, неуправляемый самолет падал на землю и разбивался. Экипаж погибал. Но большинство подбитых "Илов" все же дотягивали до аэродрома или садились в поле, на лугах, проселочных дорогах - где придется. В этих случаях летчики с воздушными стрелками возвращались домой на второй или на третий день - кто на попутной машине, кто на телеге, а кто и на лошади,

В те памятные июльские дни был подбит над целью штурмовик младшего лейтенанта Н. И. Огурцова.

- Ударили мы там крепко, - рассказывал он впоследствии, - Я был замыкающим. На моем самолете стояла фотоустановка для фиксирования на фотопленке результатов атаки всей группы. Только я приступил к выполнению этого спецзадания, установил самолет в горизонтальный полет, включил фотоаппарат, как вдруг удар... и, вижу, из мотора сильной струей бьет масло. Вот это подарочек! Прекрасно понимаю, что еще несколько минут - и все: масло вытечет, двигатель остановится... Принимаю решение идти на вынужденную. По внутреннему переговорному устройству приказываю воздушному стрелку Канунникову приготовить пулемет и личное оружие к бою. В это время масло перестает течь, а мотор, естественно, работать. Высота начинает катастрофически падать.

Когда до земли оставалось метров пятьдесят, я увидел, что впереди какой-то населенный пункт, стал отворачивать влево, но задел крылом за телеграфный столб... Очнулся, когда Канунников - лицо у него было все в крови - вытаскивал меня из кабины. Самолет оказался разбитым вдребезги.

К счастью, нам повезло, мы оказались на своей территории. К концу второго дня благополучно добрались до аэродрома.

Меня, увы, тоже не миновало такое испытание. Это произошло 15 июля в районе Плугува. После атаки цели и выхода из пикирования мой самолет получил серьезное повреждение - в него попало около десятка зенитных снарядов. Один из них пробил переднее боковое бронестекло кабины, в двух сантиметрах просвистел над моей головой и ушел навылет через верхнюю часть фонаря. Брызнули осколки разбитого бронестекла, и сразу же кровь залила лицо и гимнастерку. Другими снарядами были повреждены центроплан, системы пилотажных приборов, в том числе высотомера и указателя скорости полета. Ситуация складывалась критическая. Оставалось одно - вести самолет по интуиции, на ощупь.

Разумеется, продолжать следовать за своей группой я не мог. Убедившись, что самолет еще держится, принял решение тянуть до ближайшего аэродрома. Минут через пятнадцать попался аэродром Турголице, где я с большим трудом сел. Там оказалась полевая авиаремонтная мастерская, которой я сдал свой разбитый штурмовик, а осколки стекла мне вытащили из лица военные медики прямо на летном поле. В этот же день за мной прилетел на По-2 старший лейтенант М.Е. Пущин, который и переправил меня на аэродром Ольховцы, Здесь узнал от товарищей, что над целью огнем вражеских зениток был сбит командир нашей 2-й авиаэскадрильи старший лейтенант В.Я. Мокин.