Шукшин

Если эти слова в самом деле были Шукшиным произнесены, хотя звучат они совсем не по-шукшински, — ну что значит «мы распустили»? кто мы? какие мы? писатели, что ли? — если эти или похожие слова все же были произнесены, пускай по-другому, иначе, то это были слова государственника, и это действительно очень важный поворот, новый акцент в мировоззрении Василия Макаровича Шукшина.

Вот как все это описывал Георгий Бурков — иных прямых свидетельств, к сожалению, не сохранилось, и поэтому еще раз подчеркнем: каково текстологическое происхождение шукшинского «тоста» — а тут каждое слово и порядок их очень важны — непонятно. «Помню, в перерыве между съемками картины “Они сражались за Родину” Шукшин собрался к Михаилу Шолохову и взял меня с собой. В машине был хмур, с высокими районными особами, сопровождавшими нас, почти не разговаривал. На заманчивое предложение “выпить-закусить” отнекивался. А мне при удобном случае с горьким самоутверждением проронил: “Нет, не они, не они поводыри, не они наставники народные, а мы, писатели. Я должен, должен Шолохову кое-что сказать…” На приеме за столом Василий Шукшин поднял тост, прямо глядя в глаза большому писателю, побледнев треугольником возле рта, сказал: “Не удержали мы нацию, нам ее еще предстоит собрать”. Шолохов понял происходящее всерьез и отозвался на его боль. Так же серьезно глянул ему в глаза и ответил: “За Васю Шукшина, собирателя земли русской”».

С Бурковым не согласился Заболоцкий: «Вскоре после смерти Шукшина Бурков мне рассказывал (а потом и записал в своих воспоминаниях), что в Вешенской во время застолья у М. А. Шолохова, когда слово досталось Шукшину, он с ходу “расшифровался” — мол, много говорим о русском характере, а народ вымирает, пора искать путь русского единства. Слово в пустоту упало. Сник… Михаил Александрович неловкую паузу разбил, иронично предложив выпить за собирателя земли русской Васю Шукшина. Об этом же событии Макарыч мне рассказывал иначе: “С тостом я там вылетел не застольным, о гибели русской. Шолохов смягчил, все поняв — не для той компании мои слезы; предложил тост за меня, а когда увидел, что я не выпил, подошел ко мне и тихо сказал: ‘Ну, Вася, приеду в Москву, у тебя и чаю не выпью’. Жора при мне неотступно, поэтому с Михаилом Александровичем поговорить мне один на один не удалось, но с сыном его перемолвился”».

Тут понятно, пошла война мемуаров, война за то, кто ближе был к Шукшину в последние месяцы его жизни и кому он больше доверял, однако вспоминающие стороны находились в положении неравном: Анатолий Дмитриевич написал свой текст «О подменах вспоминающих о Шукшине» уже после того, как Георгия Ивановича не стало и что, к слову сказать, подметила вдова Буркова, написавшая в предисловии к книге мужа «Хроника сердца»: «Ему завидовали многие, ведь Василий Макарыч совсем не всех подпускал к себе так близко. Видимо, один из таких отметил в своих воспоминаниях о Шукшине, что, мол, Вася, переживал, что много говорил Буркову. Может, это и было, кто ж теперь знает? Только жаль, что это он вспомнил, когда Жоры уже не было в живых. При жизни почему-то не помнили, а как Бурков умер, все стали вспоминать».

Но это уже сюжеты, к Шукшину прямого отношения не имеющие, а если суммировать скудную и достаточно противоречивую информацию о пребывании Шукшина в Вешках, то все равно получается как-то мало для судьбоносной встречи, да и ответный тост Шолохова за Васю-собирателя земли русской явно ироничный, хотя и отечески-ироничный[64], подчеркивающий застольную неуместность пафосного выступления, а замечание про чашку чаю и вовсе не слишком тактичное по отношению к человеку, которому дорогого стоило побороть свою привычку к алкоголю, пусть даже Шолохову неоткуда было это знать[65]. Тут изначально несовпадение, оно было заложено в сценарий этой встречи, в ее режиссуру помимо воли Шукшина, и можно попытаться предположить, как все происходило…

ВЫЛЕТЕЛ

Был чудный июньский день, наверное, не очень жаркий, просто теплый, еще не выжженная солнцем зелень травы, Дон, хорошая компания, не союз-писательская с ее усиленными «думами о России», а актерская, остроумная, звездная, веселая, хлебосольный дом, плюс, как и в случае с Беловым, обязательное начальство, приглядывающее, как бы кто чего не ляпнул про колхозы, но в общем-то никаких тебе сжатых кулаков, никаких боев в три раунд, а, кто хотел — пил, кто не хотел — не пил, рассказывали анекдоты Юрий Никулин и Георгий Бурков, смеялись Лапиков и Юсов, значительно помалкивал Штирлиц-Тихонов. Для них это все было скорее развлечение, экскурсия, не более того; и тут вдруг поднимается одетый в строгий костюм Шукшин со своими речами, точь-в-точь как Иван из сказки собственного сочинения, не послушавший слова изящного черта в приемной у Мудреца: «Не вздумай только вылететь со своими предисловиями… Поддакивай и всё».