Вечер прошел неплохо. Карманы мои были набиты деньгами, а игра дала то, что у меня украли мерзкие школьники — хорошее настроение. Насвистывая незатейливую песенку, я подошел к лавочке у одного из домов и, встав в свете фонаря, вынул из кармана колоду, которую мне довелось выиграть у Нико. И застыл, рассматривая рисунки. Время будто остановилось, пока я перебирал эти куски плотного картона. Особенно пристально я остановился на двух картах с изображенным на них оружием.
Тот, кто рисовал картинки на этих картах, был настоящим мастером. Складывалось такое ощущение, будто предметы, которые были выведены на каждой карте, были настоящими. Художник кропотливо изобразил все, вплоть до мельчайших деталей. Царапины и потертости на рукоятях клинков, отблески света на лезвиях ножей.
«Интересно, что они означают?»— подумалось мне, когда я рассматривал карту «Коварный удар». На ней был виден серый, будто сотканный из мрака нож, который держала рука в черной перчатке. Может быть, Виктор знает об этих картах? Или через него мне удастся поговорить с Нико. Ладно, не сегодня.
С большой неохотой я убрал колоду в карман и только сейчас понял, что не чувствую рук, до того они замерзли на ледяном ветру.
— Эй, парень! — раздалось за моей спиной. Этот голос был знаком. И мне происходящее решительно не нравилось.
Пришлось развернуться. Из арки во двор вышло четверо. Тот самый толстяк, похожий на свинью. И трое широкоплечих парней, представляющих собой, видимо, охрану этого господина.
— У тебя есть вещь, которая должна принадлежать мне, — растягивая слова, продолжил толстяк. — Отдай ее мне — и мы разойдемся мирно.
Троица охранников медленно двинулась в мою сторону.
Но отдавать колоду я не желал. Выигрыш был честным. Но не это главное, а то, что больно приглянулись мне эти чудные карты. Поэтому вместо ответа я попятился назад, прикидывая шансы победы над этими джентльменами. И шансов было откровенно мало.
— А ну, быстро отдай то, что принадлежит боссу, и мы не будем тебя бить, — пробасил один из охранников.
— Эй, пацан! Ты что, оглох? — с подозрением спросил другой.
Я счел этот вопрос провокационным, поэтому отвечать на него не стал. Ноги сами понесли меня прочь. А за спиной затопали ботинки, что прибавило мне прыти. Я несся вперед, как спринтер. И клянусь всеми богами, кабы этот забег сейчас увидел тренер нашей Олимпийской сборной по легкой атлетике, он бы без раздумий взял меня в команду. Хотя толку от этого было мало. Сомневаюсь, что я прошел бы допинг-контроль и был допущен до игр, что не отменяет рекорда.
— А ну стой! — кричали мне в спину, и останавливаться я, само собой, не собирался. Бегом бросился к арке, которая вела на улицу Восстания.
— Да стой ты! Стоять, иначе хуже будет! — неслось мне вдогонку.
Ага, сейчас взял и послушался. Человек, кричавший за моей спиной, явно пытался меня обмануть. Так как хуже будет, и только мне самому, если я поверю его лживым словам и остановлюсь.
Мои преследователи дадут волю агрессии и попросту забьют меня ботинками. С большой степенью вероятности, после этого я не выживу. Не оттого, что хлипкий, а потому что ног, пинающих меня, будет много. И их обладатели не становятся добрее с каждым освоенным метром.
Я нырнул в арку дома и растворился во тьме. Пахнуло запахом плесени и ржавого металла. Под подошвой ботинка хлюпнула вода, но промокшие ноги и легкая простуда будут меньшим злом. Куда большую опасность представляют злые люди, которые пытаются меня догнать.
Я пробежал через двор-колодец, вспугнув зазевавшегося кота, завернул в переход, выведший в узкий проулок, и бросился вперед. Если память меня не подводит, эта дорога выведет меня к площади Восстания.
Сердце бешено колотилось в груди, а легкие горели огнем. Ноги подкашивались, и в ушах мерзко звенело. Никогда не любил бегать. Давно бы бросил это занятие, если бы не страх, который гнал меня вперед.
Позади раздавался гулкий топот чужих ног. Смекнув, что останавливаться я не собираюсь, мои преследователи сменили тактику, и уговоры сменились на мат и угрозы.
— Мы тебя поймаем и конец тебе, понял? Тебе конец!
Конечно. Только сперва поймайте.
Голос одного из моих поимщиков то и дело срывался на хрип. И в его тоне не было ни капли просьбы. Скорее лютая злоба на то, что я заставил бегать человека по ночному городу.