Шум дождя

— Ты завтра приходи с утра, Юрий Николаевич к десяти уже в театре, а я буду ждать тебя к завтраку… насушу гренков твоих любимых, — говорила Саша по дороге.

Он понимал, что Саша боится и его отзыва о спектакле, и продолжения начатого днем разговора; но она призналась сама:

— Детишек Ксении ужасно хочется повидать… наверно, совсем забыли меня, в прошлом году я почти собралась поехать в наш Медынск, да начались экзамены в студии, выступала я плохо и с отрывком провалилась. Юрий Николаевич считает, что я мало работала, но дело совсем не в этом.

Они шли минуту молча. Снежок несло с реки, зима еще не сдавалась здесь, на Волге.

— Приезжай все-таки, Саша, в Москву. У меня добрая соседка, старая ткачиха с Трехгорки… помогает мне немного по хозяйству. Все жениться меня побуждает, — усмехнулся Тимошин.

— Нашел уже кого-нибудь?

— Пока еще нет… пока люблю только вас двоих — тебя и Ксению.

— А я бы порадовалась за тебя, если бы ты нашел хорошую девушку.

Он не сказал, что порадовался бы и он, если бы истинная любовь занесла ее, Сашу, в этот город…

У подъезда он поцеловал сестру в щеку, подождал пока освещенный лифт всполз за окнами лестничной клетки вверх, и в глубоком раздумье пошел дальше.

На ночь Твердынцев ограничивался обычно лишь стаканом кефира: он дорожил своим здоровьем, летом уезжал в Кисловодск лечить печень, возвращался подтянутый и посвежевший, и на некоторое время хватало ровного состояния его духа; потом он снова начинал раздражаться, и Саша убеждала себя, что это следствие его болезни.

Юрий Николаевич умылся, надел пижаму и сел за стол.

— По каким делам приехал твой брат? — спросил он, взбалтывая бутылку с кефиром.

— По делам нашего областного музея… Витя ведь большой специалист по древней живописи, да и по реставрации.

Твердынцев промолчал, и Сашу это почему-то задело.

— Ты сомневаешься? — спросила она. — Неужели ты никогда не читал его статей, хотя бы в «Советской культуре»?

— Возможно, что и читал, — сказал он неопределенно. — Впрочем, это не существенно.

Юрий Николаевич вернулся из театра явно не в духе.

— Пришивать ошибки легко, — сказал он вдруг, — режиссер всегда во всем виноват, хотя пьесы пишет не он, а драматурги.

Саша была замужем пять лет, но до сих пор не могла принудить себя называть мужа сокращенно по имени; даже звоня ему по телефону в театр, она обычно говорила лишь: «Это я». Брат явно пришелся чем-то не по душе Юрию Николаевичу. Саша чувствовала это, а сегодняшний спектакль, видимо, напомнил о том, что сезон был неудачный, и в областной газете театр дважды резко критиковали.

Юрий Николаевич допил кефир, поцеловал Сашу в лоб и пошел спать, а Саша достала из ящика своего рабочего столика бювар с фотографиями, на одном из снимков была она с детьми Ксении, зимой, дети катались на санках с ледяной горки, и их сняли в тот момент, когда Саша стряхивала с них снег, столь юная и оживленная, что на этот снимок было даже больно смотреть сейчас… На другой фотографии она была снята с братом в тот год, когда оба решили, что и она пойдет по его пути.

— Не порти глаза, ложись спать, — сказал из соседней комнаты Юрий Николаевич.

Наутро, как нередко случается в эту пору на Волге, было солнечно, снег пахнул свежим огуречным запахом, из мягких снежных далей все же надвигалась весна, и когда Тимошин увидел сестру, в фартуке, уже поджидающую его с кофе и гренками, то испытал давнюю, знакомую нежность к ней.

— Садись, Витенька, — говорила она оживленно, свежая и розовая после сна, — будем завтракать… я так рада, что ты приехал!

Она не сказала мужу, что придет брат, это было только их одних, глубоко задушевное.

— Я все-таки постараюсь убедить Юрия Николаевича, что тебе нужно поехать в Москву… скажу, что женюсь, например. — Тимошин говорил шутливо, похваливал кофе и гренки, за окном было солнечно, хотя стекла запотели от заморозка. — А там возьму несколько деньков в счет предстоящего отпуска и махнем с тобой к Ксении… представляешь, как это здорово будет!

Она посмотрела на него сразу загоревшимися глазами.

— Ах, если бы это было возможно!

— Почему же нет? Человек должен быть хозяином своей судьбы, а не примиряться с тем, что идет у него все ни шатко, ни валко, и слава богу. Ксения о тебе беспокоится, но она существо сдержанное, пишет об этом скупо. А что касается театральной студии, то незачем тебе было в нее и заглядывать. Какая из тебя могла бы получиться актриса, простодушная ты моя?

Полчаса спустя они шли по откосу вдоль Волги. Окна домов были голубыми и розовыми, и до самого горизонта на другом берегу уходили розовые поля.

— Посмотри, какая красота, — говорила Саша. — Я сегодня счастлива почему-то… наверно, это ты привез с собой.

Она напоминала теперь прежнюю Сашу с ясным утром ее жизни.

В картинной галерее Саша не без гордости показала и отличный портрет работы Боровиковского, и приписываемый Сильвестру Щедрину итальянский пейзаж с горячими пятнами солнца сквозь виноградные аркады и голубым полуденным маревом над разомлевшим морем, видимо, щгде-то возле Сорренто или Капри.

— А ты преуспела, — сказал Тимошин, когда они присели отдохнуть.