Шум и ярость

— Двое взрослых негров не могут погулять с ним, чтобы он не орал в доме, — говорит мама. — Вы знаете, что я больна, и нарочно его заставляете плакать. — Подошла ко мне, стоит. — Прекрати, — говорит. — Сию минуту прекрати. Ты что, потчевала его этим?

— В этом торте Джейсоновой муки нету, — говорит Дилси. — Я его на свои в лавке купила. Именины Бенджи справила.

— Ты его отравить захотела этим лавочным дешевым тортом, — говорит мама. — Не иначе. Будет ли у меня когда-нибудь хоть минута покоя?

— Вы идите обратно к себе наверх, — говорит Дилси. — Рука сейчас пройдет, он перестанет. Идемте, ляжете.

— Уйти и оставить его вам здесь на растерзание? — говорит мама. — Разве можно спокойно там лежать, когда он здесь орет? Бенджамин! Сию минуту прекрати.

— А куда с ним денешься? — говорит Дилси. — Раньше хоть на луг, бывало, уведешь, пока не весь был проданный. Не держать же его во дворе у всех соседей на виду, когда он плачет.

— Знаю, знаю, — говорит мама. — Во всем моя вина. Скоро уж меня не станет, без меня и тебе будет легче, и Джейсону. — Она заплакала.

— Ну, будет вам, — говорит Дилси, — не то опять расхвораетесь. Идемте лучше, ляжете. А его я с Ластером отправлю в кабинет, пусть там себе играют, пока я ему ужин сготовлю.

Дилси с мамой ушли из кухни.

— Тихо! — говорит Ластер. — Кончай. А то другую руку обожгу. Ведь не болит уже. Тихо!

— На вот, — говорит Дилси. — И не плачь. — Дала мне туфельку, я замолчал. — Иди с ним в кабинет. И пусть только я опять услышу его плач — своими руками тебя выпорю.

Мы пошли в кабинет. Ластер зажег свет. Окна черные стали, а на стену пришло то пятно, высокое и темное, я подошел, дотронулся. Оно как дверь, но оно не дверь.

Позади меня огонь пришел, я подошел к огню, сел на пол, держу туфельку. Огонь вырос. Дорос до подушечки в мамином кресле.

— Тихо ты, — говорит Ластер. — Хоть ненамного замолчи. Вон я тебе огонь разжег, а ты и смотреть не хочешь.

«Тебя теперь Бенджи зовут», сказала Кэдди. «Слышишь? Бенджи. Бенджи».

«Не коверкай его имя», сказала мама. «Подойди с ним ко мне».

Кэдди обхватила меня, приподняла.

«Вставай, Мо… то есть Бенджи», сказала она.

«Не смей его таскать», сказала мама. «За руку взять и к креслу подвести — на это у тебя уже не хватает соображения».

«Я его и на руках могу», сказала Кэдди. — Можно, Дилси, я его на руках снесу наверх?

— Еще чего, крохотка, — сказала Дилси. — Да тебе и блохи не поднять туда. Идите тихонько, как велел мистер Джейсон.

На лестнице наверху свет. Там папа в жилетке стоит. На лице у него: «Тихо!» Кэдди шепотом:

— Что, мама нездорова?

Верш спустил меня на пол, мы пошли в мамину комнату. Там огонь — растет и падает на стенах. А в зеркале другой огонь. Пахнет болезнью. Она у мамы на лбу — тряпкой белой. На подушке мамины волосы. До них огонь не дорастает, а на руке горит, и прыгают мамины кольца.

— Идем, спокойной ночи скажешь маме, — сказала Кэдди. Мы идем к кровати. Огонь ушел из зеркала. Папа встал с кровати, поднял меня к маме, она положила руку мне на голову.

— Который час? — сказала мама. Глаза ее закрыты.

— Без десяти семь, — сказал папа.

— Его еще рано укладывать, — сказала мама. — Опять он проснется чуть свет, и повторится как сегодня, и это меня доконает.

— Полно тебе, — сказал папа. Дотронулся до маминого лица.

— Я знаю, что я только в тягость тебе, — сказала мама. — Но скоро уж меня не станет, и ты вздохнешь свободно.

— Ну перестань, — сказал папа. — Я сойду с ним вниз. — Взял меня на руки. — Пошли, старина, посидим пока внизу. Только не шуметь: Квентин готовит уроки.

Кэдди подошла, наклонилась лицом над кроватью, и мамина рука пришла, где огонь. Играют ее кольца на спине у Кэдди.

«Мама нездорова», сказал папа. «Дилси вас уложит. А где Квентин?»

«Верш пошел за ним», сказала Дилси.

Папа стоит и смотрит, как мы проходим. Слышно маму там, в маминой комнате. «Тс-с», говорит Кэдди. Джейсон еще идет по лестнице. Руки в карманах.

— Ведите себя хорошо, — сказал папа. — Не шумите, не тревожьте маму.

— Мы не будем шуметь, — сказала Кэдди. — Нельзя шуметь, Джейсон, — сказала она. Мы идем на цыпочках.

Слышно крышу. Огонь видно и в зеркале. Кэдди опять подняла меня.

— Идем, поднесу тебя к маме, — сказала. — А после вернемся к огню. Не плачь.

— Кэндейси, — сказала мама.