Шум и ярость

Не до дна, но до глуби ток воды прозрачен, и вижу — там какая-то теневая черта висит, как жирно проведенная стрела, нацелившаяся в течение. А над самой водой мошкара — веснянки снуют из тени на солнце и снова в тень моста. Если бы просто за всем этим ад — чистое пламя и мы оба мертвее мертвых. Чтобы там один я с тобой я один и мы оба средь позорища и ужаса но чистым пламенем отделены Без шевеления малейшего стрела выросла в размерах, и, взрябив губой гладь, форель утянула под воду веснянку с той великаньей уклюжестью, с какой слон подбирает фисташку. Воронка, сглаживаясь, поплыла течением, и опять стрела нацелилась, чуть колышимая водным током, над которым вьются и парят веснянки. Чтоб только ты и я там средь позорища и ужаса но отгороженные чистым пламенем

Форель висит уклюже и недвижно средь зыбящихся теней. Подошли трое мальчуганов с удочками, и мы, облокотясь, стали вместе глядеть на форель. Эта рыбина — их старый знакомец. Достопримечательность местная.

— Ее уже двадцать пять лет ловят и поймать не могут. Одна бостонская лавка объявила, что даст спиннинг ценой в двадцать пять долларов тому, кто ее поймает на крючок.

— Ну и чего же вы зеваете? Разве не хочется иметь такой спиннинг?

— Хочется, — ответили они, следя с моста за форелью — Еще как хочется, — сказал один.

— Я бы не стал брать спиннинг, — сказал второй. — Деньгами взял бы.

— А они, может, деньгами не дали бы, — возразил первый. — Спорим, дали бы спиннинг, и все.

— А я б его продал.

— Двадцать пять долларов ты бы за него не выручил.

— Сколько бы выручил, столько бы и выручил. Я этой удочкой рыбы не меньше могу наловить, чем тем спиннингом. — И разговор свернул на то, что можно бы купить на двадцать пять долларов. Все сразу заговорили — горячо, наперебой, запальчиво, нереальное обращая в возможное, затем в вероятное, затем в неспоримый факт, как это у людей всегда выходит, когда они желания облекают в слова.

— Я бы лошадь купил и фургон, — сказал второй.

— Как же, продадут тебе за эту цену, — сказали первый и третий.

— А я говорю, продадут. Я знаю, где купить можно. Один человек продает.

— А кто он?

— Да уж кто б ни был. Двадцать пять долларов дам — и отдаст.

— Ага, после дождичка, — сказали первый и третий — Никакого он не знает человека. Болтает только.

— Вы так думаете? — сказал второй. Те продолжали насмехаться, но он молчал. Опершись о перила, смотрел вниз на рыбину, которую уже пустил в оборот мысленно, — и вдруг весь задор, вся едкость ушли из голосов тех двоих, как будто и они уверились, что форель поймана и лошадь с фургоном куплены: подействовало горделивое молчание, не только взрослых, но и мальчишек способное убедить в чем угодно. По-моему, это логично, что люди, столько водя себя и других за нос при помощи слов, наделяют молчание мудростью, и в наступившей паузе почувствовалось, как те двое спешно ищут возражение, средство какое-то отнять фургон и лошадь.

— Никто тебе не даст двадцать пять долларов за спиннинг, — сказал первый. — Спорю на что хочешь, не дадут.

— Да он и не поймал еще форелину, — вспомнил третий, и оба закричали:

Ага, а я что говорю! Ну-ка, как того человека зовут? Слабо сказать. Его и нет на свете.

— Да заткнитесь вы, — сказал второй. — Смотрите, опять выплывает. — Они нагнулись и застыли одинаково, и одинаковые удочки тонко и косо блестят на солнце. Форель не спеша всплыла зыбко растущей тенью; опять воронка ушла по течению, медленно разглаживаясь.

— Ух ты, — пробормотал первый.

— Мы и не пробуем уже ее ловить, — сказал он. — Только смотрим, как приезжие бостонцы пробуют.

— А другой, кроме нее, тут рыбы нет?

— Нету. Из этого омута она других всех повыгоняла уженья самое лучшее место ниже, у водоворота.

— А вот и нет, — сказал второй. — У мельницы Бигев два раза больше словишь. — Они поспорили немного — где клев лучше, затем внезапно замолчали и стали глядеть, как форель опять всплывает и как воронка всасывает клочок неба. Я спросил, далеко ли отсюда до ближайшего городка. Они сказали.

— Но к трамвайной линии ближе всего вон туда, — доказал второй в сторону, откуда я пришел. — Вам куда?

— Никуда. Гуляю просто.

— Вы из университета студент?

— Да. А фабрика в том городке есть?

— Фабрика? — Смотрят на меня.

— Нет, — сказал второй, — Там фабрик нету. — Смотрит на мой костюм — Вы что, работу ищете?

— А про мельницу Бигелоу ты забыл? — сказал третий.

— Тоже фабрику нашел. Он про настоящую фабрику спрашивает.

— Чтобы с фабричным гудком, — сказал я. — Тут часового гудка ниоткуда что-то не слыхать.

— А-а, — сказал второй. — Ну, там на унитарианской церкви[33] есть часы. Узнать время можно по ним. А на цепке у вас не часы разве?

— Я их утром разбил.

Показал им часы Осмотрели, посерьезнев.

— А идут все-таки, — сказал второй — Сколько такие часы стоят?

— Они дареные, — сказал я — Отец мне дал их, когда я кончил школу.