Шум прошлого

Деньги ей и вправду были не нужны, но мысль, что она за стихи получит не деревянные рубли, а валюту, приятно щекотала тщеславие. Он, конечно, не сказал В. И., что, помимо книжечки, французский славист привез Тамаре Николаевне гонорар и что в ближайшее время он эту сумму ей передаст.

— Вот ведь здесь, у себя на родине, ни одна собака меня не оценила, а там взяли, издали да еще заплатили.

Часы показывали три ночи, опивки теплого шампанского уже не пенились, а скучали на дне бокалов. Тамара опять закурила.

— Может, не нужно эти деньги брать? — робко предложил он.

— Это еще почему? Они никогда не лишние, вот и тебе, малыш, подарочек устрою. Поедешь со мной к морю?

— А может, не надо?..

Об этом ночном разговоре он лысому тоже не сказал, потому что красочно представлял, что бы произошло, если бы «они» об этой валюте узнали, тут наверняка разговор с Тамарой Николаевной пошел бы иначе. Пока они еще могут надавить на совесть, что, мол, старик академик страдает, а вы, мол… Хотя нет. С их языка сорвалось бы: «…а ты с…, одумайся, зачем тебе эти сомнительные связи с иностранцами, мы постараемся тебе помочь, порекомендуем твои стишки в одно из наших издательств».

Они сумеют ее разжалобить, а если нужно, запугать. Согласится ли она на это? Ленчику казалось, что она на эту приманку никогда не клюнет. Судя по настрою слависта, он тоже упертый. Дело зашло далеко, что-то там странное, чего он не уловил из слов В. И. о судьбе несчастного мужа Тамары Николаевны. Куда-то он уехал, куда-то его устроили работать? Да неужели он в психушке?! От «них» всего можно ожидать, вот и меня не пожалеют, пока я им нужен, они возятся, обещаниями потчуют, а придет время…

Мысли его сыпались, как семечки из дырявого кулька, прыгали по мостовой, шелухой застревали в горле, от них скребло, мутило. Противная ночь, душное утро, от разговора с лысым холодящий страх. Ленчику стоило большого труда сосредоточиться, прошлое выплывало разными картинками, крючочки дел привязывали следствие. Из «стажировки», которую он принял играючи от этих типов, совершенно не подозревая, к чему все приведет, на сегодня выстроилась даже не западня, а тюрьма, да ведь сам себя он в нее и засадил. «Ты не волнуйся, ты нам поможешь — мы тебе подсобим. Все через это проходили». И расписали ему радужные перспективы распределения после диплома с работой в одной из ведущих газет, а еще намекнули на целый ряд «стажеров», с которыми он сталкивался в университете. Фамилий, конечно, не назвали, а потому оставалось только догадываться, кто под таким паскудным делом подписался.

Ничего от него поначалу не требовали, хотя сразу дали кличку — Длинный.

Жил он один в большой квартире, родители вечно по загранкомандировкам, а потому Ленчик частенько собирал большие компании, и никто не подозревал, о чем он ведет свой дневник. Он писал как бы для себя, ведь он учился на факультете журналистики и хотел отработать стиль, развить наблюдательность, отточить перо; самое-самое сокровенное он доверял этим страницам и особенно о чувствах к Марусе. Он ее боготворил, он стал ее рабом, ее тенью, ради нее он готов был спрыгнуть с Дворцового моста и переплыть Неву в самом широком месте. Высоты он боялся, но ради Муси спрыгнул бы. Ничего у него с ней не было, даже намека на близость, только однажды как-то грустно она ему призналась: «Вот и мои родители были когда-то счастливы, а теперь крышка, папочка уехал». Никогда никому она не рассказывала о выкрутасах матери, о ее загульной, забубенной жизни, но Леня сведения накопал сам, и дневнику пришлось выслушать и об этом, а теперь придется отчитаться страницам и о проведенной ночи с Тамарой Николаевной.

Мысль, которая пришла ему в голову сегодня утром, хоть и раскалывалась башка от нестерпимой боли, была проста, но если план удастся осуществить, то он спасет Мусю.

Еще до того, как вставить ключ в замочную скважину, он услышал, как за дверью разрывается телефон, но торопиться не стал. В голове промелькнули все те, кому он сейчас нужен позарез, и прежде всего Тамара Николаевна. Главное — затаиться на время, ведь книжечки у него все равно пока нет, большая надежда, что вернут завтра к вечеру, вот тогда он и объявится перед ней.

Леня прошел из комнаты в комнату. Родительская квартира дышала скучнейшим уютом загранпоездок, венгерские стенки, ковры, хрусталь. На кухонном столе под тарелкой с черешней записка. По каракулям он узнал почерк домработницы: «Звонили родители, прилетают через три дня». Спелые, сладкие ягоды навевали мысли о солнце и отдыхе. Вот и Тамара мечтает поехать в Крым. Может, и вправду махнуть с ней в Коктебель?