Шум ветра

Мария Ивановна улыбнулась, ласково похлопала девушку по плечу.

— Ступай за ширму, раздевайся.

После осмотра Мария Ивановна молча мыла руки, шумя и брызгая водой, а Катя тем временем одевалась, приводила себя в порядок, напряженно ждала предстоящего разговора. Вытирая сухим полотенцем каждый палец в отдельности, Мария Ивановна вышла на середину кабинета, прямо и открыто смотрела на Катю, не скрывая своего восхищения.

— Поздравляю тебя, красавица. На четвертый месяц перевалило. Процесс развивается идеально, все замечательно. И ты молодец на все сто процентов: крепкая, здоровая. Прекрасно родишь, подаришь миру человека и сама расцветешь, настоящей, полноценной женщиной станешь.

Катя в отчаянии замотала головой, сердито крикнула, сжимая кулаки:

— Я не хочу! Не хочу рожать, не имею права! У ребенка не будет отца, куда я денусь? Как буду жить?

Щеки ее пылали от возбуждения, в глазах сверкали слезы, она вся тряслась.

— Куда мне деваться? В речку с моста или на рельсы под поезд?

— Глупости говоришь. Успокойся и возьмись за ум, нечего распускать нервы.

— А вы помогите, не уговаривайте!

— Сколько тебе лет?

— Двадцать…

— Успокойся, умница, — погладила ее по голове Мария Ивановна. — Ты знаешь, чего добиваешься? Такая операция может навсегда лишить тебя материнского счастья. Когда с женщиной случается такое в первый раз, операция может стать роковой. Поверь мне, я двадцать второй год на этом месте, чего только не навидалась. Я знаю, с какой легкостью многие в молодости делают такую ошибку, а потом каются всю жизнь.

— Вам-то что до моей жизни? Я прошу вас. Нет такого закона, чтобы отказать.

— А закон человеческой любви? — сказала Мария Ивановна, глядя в глаза Катерине. — Ты женщина и должна понимать это. Тебя оскорбил мужчина, и ты хочешь отомстить ему такой тяжкой ценой? С него все равно как с гуся вода, а ты самое себя накажешь и живую душу погубишь. Я тебе в этом деле не пособница.

Девушка закрыла руками лицо, отвернулась.

Мария Ивановна с состраданием смотрела на нее, готова была обнять чужую девушку, как свою дочь, успокоить.

— Не убивайся, ты славная. Не пропадешь, не сгинешь. Возвращайся в бригаду и работай. И я тебя не оставлю. Приезжай за советом, когда захочешь, или еще какую помощь всегда окажу.

Девушка поднялась, стала собираться, сердито сказала Марии Ивановне:

— Не хотите помочь, и не надо. Другой выход найду.

— Куда подашься, бедовая голова? Что надумала? — загородила ей дорогу Мария Ивановна. — Ты, девка, не дури.

Катя нерешительно шагнула к выходу.

— У меня к вам одна просьба есть: когда будете в поселке, никому не говорите, что я приходила к вам с этим делом. Пусть девчата верят, что я уехала к своему жениху и живу счастливая. Прощайте!

— Нет, ты постой, — решительно остановила ее Мария Ивановна. — Я тебе, как врач и как женщина, говорю: не смей делать черное дело. Подумай, поразмысли, Поезжай к родным, они поймут. У тебя есть мать?

— Нет у меня родных. Только одна больная старенькая тетка на пенсии в Курске живет. Я убью ее такой новостью. А больше некуда ехать. На стройку тоже не вернусь.

— Куда же подашься?

— Н-не знаю. Куда-нибудь. Найду выход.

Девушка резко обернулась к Марье Ивановне, сверкнула влажными глазами, с отчаянием застонала:

— Неужели у вас вместо сердца камень? Помогите же!

Она стояла в дверях и плакала.

Мария Ивановна вернула девушку в комнату.

— Ты вот что, красавица, не распускайся. Не малое дитя, слезами не поможешь. Поживи пока у меня дома, оставайся, — внезапно предложила Мария Ивановна и стала искренне уговаривать Катю. — Я правду говорю, иди ко мне, никто тебе слова не скажет. Все уладится, войдет в берега, а там и сама решишь свою судьбу, как захочешь.

Мария Ивановна была рада, что ей пришла в голову такая мысль. Девушка в самом деле славная, жаль, если сделает вгорячах глупость, изуродует себя на всю жизнь. Найдет какую-нибудь знахарку или глупых советов наслушается. Такие отчаянные на все идут.

— Иди, соглашайся. У меня хорошо, спокойно.

— Да как я у вас буду жить? — спросила Катя. — На какие средства?

— Мы же люди, придумаем что-нибудь, не пропадем. Соглашайся, прошу тебя. У нас в доме тихо и мирно. Одна я да старая мамаша — семидесятипятилетняя, добрая женщина, бегает по хозяйству, как молодая. Примет тебя, обласкает.

Девушка стояла потупившись, молчала.

— Так я скажу Прокофьевне, она проводит тебя, а после дежурства и сама заявлюсь. Ну как? Согласна?

Они посмотрели друг на друга, улыбнулись.

Мария Ивановна вывела Катю в коридор, позвала Прокофьевну и дала ей наказ отвести девушку на квартиру.