Шум времени

Тихон Хренников, вопреки опасениям Шостаковича (они – плод моей фантазии), оказался не бессмертным, но вплотную подошел к бессмертию: он оставался бессменным первым секретарем Союза композиторов СССР, с момента его возрождения в 1948 году и до распада, связанного с распадом Советского Союза в девяносто первом. Начиная с сорок восьмого года Хренников сорок восемь лет давал приглаженные, обтекаемые интервью, утверждая, что Шостаковичу, человеку жизнелюбивому, бояться нечего. («И волчьей клятвой утверждаю…» – съязвил композитор Владимир Рубин.) Хренников всегда оставался на плаву и хранил верность властям предержащим: в две тысячи третьем году он получил государственную награду из рук Владимира Путина. Тихон Николаевич дожил до девяноста четырех лет и умер в две тысячи седьмом.

Шостакович был многоликим рассказчиком своей судьбы. Одни эпизоды отражены у него в разных версиях, которые создавались и «оттачивались» годами. Другие – например, то, что произошло с ним в ленинградском Большом доме, – существуют в единственной версии, которая много лет спустя после смерти композитора пересказывается по одному и тому же источнику. Вообще говоря, в сталинскую эпоху выяснить правду было нелегко, а отстоять – тем более. Даже сами имена от неуверенности видоизменяются: например, следователь, который допрашивал Шостаковича в Большом доме, именуется то Занчевским, то Закревским, то Заковским. Для биографа-документалиста это чума, для романиста – находка.

Шостаковичу посвящена обширная библиография; музыковеды обычно выделяют два основных источника – подробный, многогранный труд Элизабет Уилсон «Shostakovich: A Life Remembered» (1994; переиздание, с исправлениями, 2006) и книга С. Волкова «Testimony: The Memoirs of Shostakovich as Related to Solomon Volkov» (1979) – воспоминания Шостаковича, записанные с его слов. Публикация книги Волкова вызвала эффект разорвавшейся бомбы как на Западе, так и в социалистическом лагере, став причиной «шостаковичских войн», не утихавших на протяжении десятилетий. Я рассматривал его книгу как дневниковые записи, которые, казалось бы, не отступают от истины, однако сделаны, как водится, непосредственно после описанных событий, в соответствующем настроении, через призму заблуждений и упущений тех лет. Другие ценные источники включают «Историю одной дружбы» Исаака Гликмана (2001), а также сборник интервью с детьми композитора, составленный Михаилом Ардовым и опубликованный под заглавием «Вспоминая Шостаковича» (2004).

Среди тех, кто помогал мне в работе над этой книгой, отмечу в первую очередь Элизабет Уилсон. Она поделилась со мной уникальными материалами, исправила ряд погрешностей и прочла верстку. Но авторство этой книги принадлежит мне; если вам не нравится, читайте Элизабет Уилсон.

Дж. Б. Май 2015 г.

Примечания

«Шум времени» — заглавие романа повторяет заглавие созданного в 1923 г. философско-автобиографического произведения О. Э. Мандельштама, в значительной степени посвященного музыке. В свою очередь, заглавие произведения Мандельштама отсылает к метафоре Александра Блока «музыка времени».

С. 14. Война-то была другая, да враги прежние, разве что имена поменялись, причем с двух сторон. – Например, песня «Священная война» («Вставай, страна огромная…») была написана еще в 1914 г. и первоначально звала на бой не с «фашистской», а с «германской силой темною». Кроме того, «многие полковые марши русских частей (особенно гвардейских) были заимствованы из прусской армии либо из произведений немецких композиторов. В частности: самый популярный т. н. „старый“ Егерский марш, который так любил Николай II, является маршем прусских егерей 1814 г.; полковым маршем Лейб-гвардии Кирасирского Ея Величества полка служил германский Хохенфридебергский марш» (Веремеев Ю. Песни Русской армии).

С. 15…горланил лихие куплеты про деревенские непотребства. – Имеется в виду песня, которую во время и после войны пели по вагонам инвалиды, прося подаяние якобы от лица обездоленных детей Льва Толстого. Тексты вагонных песен обычно воспринимались как народные (сейчас одним из авторов исходного текста называют Алексея Охрименко) и существовали во множестве вариантов. Например, в таком:

Однажды покойная мама К нему в сеновал забрела. Случилась ужасная драма, И мама меня родила.

В деревне той, Ясной Поляне, Теперь никого, ничего… Подайте ж, подайте, славяне, Я сын незаконный его!

Или в таком:

Однажды почтенная мама На графский пришла сеновал. Случилась там страшная драма, Граф маму изнасиловал.

Вот так разлагалось дворянство, Вот так распадалась семья. В результате такого фулюганства Родился подкидышем я.

Я родственник Левы Толстого, Его незаконнорожденный внук… Так подайте чего-нибудь такого Из ваших мозолистых рук!

(См.: В нашу гавань заходили корабли. Пермь: Книга, 1996).