Шумен

Комната, скорее всего являвшаяся гостиной, была обставлена массивной красивой мебелью в стиле рококо или близкому к нему, вероятно, не менее старинной, чем сам дом. На двух стенах и на полу роскошь интерьера подчеркивали большие ковры, которые Макс определил как «персидские», хотя вряд ли мог разбираться в таких вещах. У противоположной стены на столике с изогнутыми фигурными ножками стоял телевизор; только он и пара кресел, одно из которых занимал Макс, заметно выпадали из общего стиля. На торцевой стене справа от него, более узкой – висели картины с пейзажами старинных улиц, в которых Макс сразу узнал львовские – такими, как они выглядели, наверное, лет сто назад: без машин, снующих туда-сюда, без назойливо-пестрых витрин нынешних магазинов, без дурацких рекламных щитов. Чудилось, вот-вот из-за таинственной границы полотна на дорогу выедет антикварный автомобиль со смешными клаксонами-клизмами по бокам или конный экипаж, и даже отсюда можно будет услышать, как цокают подкованные копыта о булыжную мостовую, уловить голоса совершающих променад пар, разодетых по моде тех времен…

Гостеприимство лысого хозяина, несмотря ни на что, показалось Максу вдруг… как бы это сказать? – странным? преувеличенным? подозрительным? Сороконожка на сей раз проявила гораздо большее беспокойство, чем перед дверью, когда он собирался позвонить, энергично перебирая мохнатыми лапками и, похоже, не собираясь так просто сдаваться. Если бы тот его выставил, только узнав, что имеет дело с парнем, которому больше нечем заняться, кроме как срывать разные объявления да шляться по адресам, убивая понапрасну и свое и чужое время, Макс счел бы это куда более логичным развитием событий. Вот в чем было дело. И ему захотелось немедленно подняться, выйти в коридор и, даже не попрощавшись, выскользнуть за дверь – короче, дать дёру. Но он остался на месте, прислушиваясь, как «специалист по развитию памяти» занимается приготовлением чая.

Краем глаза Макс уловил какое-то движение в комнате и резко повернул голову. Через дверной проем неторопливо входил дьявольски жирный черный котяра, правильнее даже сказать вползал, настолько трудно было ему удерживать собственный вес. Глядя на кота, создавалось впечатление, что у него внутри при каждом шаге перекатывается футбольный мяч.

Макс слегка наклонился вперед, с удивлением рассматривая вошедшее существо, почти наверняка страдавшее одышкой и гипертонией, но сохранявшее при этом поразительно важный вид, и чисто автоматически произнес «кис-кис». Двадцатикилограммовый кот, приходившийся, без сомнений, дальним родственником самому Бегемоту, медленно ступил на середину комнаты, к чему-то принюхался и, даже не удостоив Макса мимолетного взгляда, перекатился на бок рядом с пустым креслом хозяина, часто-часто дыша. Беднягу, должно быть, ко всему еще и распирали газы. Макса не удивило бы, если б огромный кот вдруг заметался по комнате, устроив грандиозный пердеж и сдуваясь как воздушный шар.

Он снова вернулся к созерцанию полотен с львовскими улицами, когда в гостиную вернулся хозяин, неся две чашки чая.

– Вижу, они вам понравились, – сказал тот, передавая одну чашку Максу. – Трудно поверить, но еще каких-то неполных сто лет назад Львов был одним из культурных центров Европы. Сегодня об этом уже никто и не помнит… Ну вот, что это я, – спохватился он, – ведь ни в данном случае, ни вообще – память нас не интересует. Вы же здесь совсем по другому поводу.

С таким же успехом он мог сказать: «Ты просто приволок сюда свою любопытную задницу глянуть на чудака, который развешивает подобные объявления, и даже не подумал потрудиться, чтобы состряпать сколько-нибудь пристойную легенду».

Макс поставил чашку горячего чая на широкий подлокотник кресла, который мог вполне сойти и за небольшой столик для одного человека, и увидел протянутую ему руку.

– Леонтий, – представился хозяин. Макс, чуть приподнявшись с кресла, пожал его руку и представился сам. Рука у лысого была худой, но цепкой и холодной. Обычно после такого соприкосновения еще несколько минут чувствуешь, будто обменялся рукопожатием с крабом.

Сделав шаг к своему креслу, Леонтий едва не наступил на распластавшегося внушительной кучей шерсти кота и, едва удержав равновесие, пнул того с неожиданной злобой.

– Пошел отсюда, тварь!

Пинок вышел приличный, однако здоровенный кот всего лишь издал короткий «мяк» и, с видимым трудом поднявшись на лапы, тут же рухнул снова на бок в четверти метра от прежнего места.