Шумерский лугаль (СИ)

На дальнейшие придумки вина не осталось. Помня, что в мусульманских странах алкоголь употреблять другим и на виду у других запрещено, я из положения лежа метнул бутылку в сторону моря. Судя по всплеску, упала в воду. Плыви, моя бутылочка, плыви. Может, найдет тебя какой-нибудь знаток старины и начнет решать ребус, как бутылка из второй половины девятнадцатого века оказалась здесь в таком хорошем состоянии?

2

К утру я озяб. Не то, чтобы сильно, но сон пропал. Влажный воздух словно бы наваливался на меня и высасывал тепло, накопленное днем. Я лежал под недосохшим кителем и следил за поединком желания встать, размяться, согреться и продолжить лежать, покемарить еще чуть-чуть. Бой был неравным, победил холод. Я встал, попрыгал на месте, помахал руками. Шелковые трусы и рубашка и носки из хлопка высохли за ночь, но брюки и китель были сыроваты в некоторых местах. Если и сели они, то совсем незаметно. Башмаки и кепи тоже не успели досохнуть, как и лук. Последнему надо еще день полежать в теплом месте в тени, чтобы пришел в норму. Стрелять я из него не собирался, даже чтобы добыть что-нибудь съестное. Может, сейчас в этих краях запрещено охотиться. Незнание местных законов не освобождает от их исполнения, а тратить время и деньги на взятки не хотелось бы. Я надел на брюки ремень, чтобы не слетали, на который повесил кинжал, помня, что в двадцать первом веке в Адене видел мужчин, разгуливающих по улицам с джамбией — изогнутым кинжалом — за поясом, считающимся частью национальной одежды. Женихи во время свадьбы и вовсе разъезжают с саблей в руках, а друзья провожают их очередями из «калашниковых». Оно и понятно — с женщиной без сабли не справишься. Против автомата кинжал — ничто, однако ситуации бывают разные, хоть какое-то оружие будет у меня под рукой. Саблю и сагайдак положил внутрь свернутого спасательного жилета, который закинул за спину и пошел вдоль берега моря навстречу восходящему солнцу. В той стороне должен быть Аден — бывшая (или еще будущая? или уже настоящая?) столица Народной Республики Южного Йемена, потом — Народной Демократической Республики Йемен, а в момент моего первого посещения этого порта — обычный город, разве что самый крупный морской порт страны.

Первый раз я посетил Йемен в понедельник второго июля две тысячи седьмого года. Запомнил дату потому, что в тот день возле храма царицы Савской террорист-смертник врезался на автомобиле в автобус с испанскими туристами и подорвал себя. Весь день по всем каналам телевизора крутили эту новость. Части тел и автобуса разметало метров на двести. Местные операторы с особым смаком показывали оторванные, окровавленные конечности и голову, выпачканную в пыли. Судовой агент первым делом предупредил меня, чтобы пореже бывал на берегу, а если уж окажусь там, не сходил с главных улиц. Иностранцев не только взрывали, но еще и воровали ради выкупа. Правда, в основном этим занимались в северных и горных районах страны. Аден в этом плане был поспокойнее. Как мне сказали, он и поцивильнее остальных городов страны. В столице Сане все женщины ходили в паранджах, а в Адене многие носили только платок, причем прикрывающий волосы не полностью. Хотя и здесь попадались закутанные с ног до головы, видны только ярко накрашенные глаза и коричневые от хны кисти рук. У таких женщин часто на голове столько поклажи, сколько не каждый осел утащит, что не мешает им останавливаться и фотографироваться с туристами. Йеменцы обожают, когда их фотографируют, особенно детвора. Я видел, как толпа их бежала за семейной парой англичан с фотоаппаратом и, судя по жестам, просто умоляла сфотографировать еще раз. Я спросил у судового агента, с чего это так? Наверное, примета хорошая? Он улыбнулся хитро и ловко ушел от ответа. В отместку я сфотографировал его мобильным телефоном.