Шумеры

Она дала себя уговорить и на фрукты и на сок. Не для себя, а для ребёнка шла на попятную. Вернув её после ужина в спальню, опустил на кровать, но она встала и подошла к окну. Отодвинув штору, удивилась белому чистому одеянию посёлка, особенно привлекательно смотрящемуся в свете качающихся фонарей. «Значит ветер, а в доме ничего не слышно». Пока она тут посёлок покрыла опять зима. Она стояла у окна и смотрела, как падает снег. Белыми мохнатыми лапками он, словно просясь впустить, тыкался в холодное стекло. Вчерашнее или прошлое висело белым, белым снегом, между небом и землёй. Очень хотелось зареветь. Только что толку расстраиваться, всё в этом мире рано или поздно проходит и укрывается холодным белым забытьём. Остывает так, но не забывается. Сидит где-то внутри занозой и ноет, ноет, ноет… Всё так и есть. И от того не страдать не получается. Уж, как только себя не уговаривала. И обидел не смертельно, ерунда, переживётся. И мужик на земле не последний их навалом болтается… Умом вот всё понимала, а душа? Так нет! Душа отказывается. Значит, бабушка права то, что отпускает в обычном случае, держит, когда человек в сетях любви. И дело в том, что мужиков так-таки много, а Адам для Евы был один. С другими партнёрами другое и получилось, разве это не понятно… И поступает она так совсем не потому, что стандартная дура (запираюсь в квартире, выключаю телефон, забираюсь на диван и ною), а потому, что рвётся болью любовь. «Что ж я несчастливая-то такая. Ведь и так уже лучшие годы бесцветной бабочкой пропорхали мимо, так можно и полжизни этой коту под хвост выкинуть, как и в прошлых веках. Ну почему?… Почему на маленькую ложечку счастья непременно выпадет ведро дёгтя?»

Эдик подошёл не слышно. Обнял за плечи. Поиграл кончиком носа с её непослушной прядкой, приложился щекой к щеке.

— Малыш, ну, не хандри, пойдём купаться. У меня большая, просто шикарная круглая ванна, ты же любишь плескаться.

Она качнулась было за ним, но, вспомнив о беременности, тут же пошла на попятную.

— Да, люблю, но сейчас не могу. Лучше приму душ. Душевая кабина у тебя есть?

— Конечно, конечно, — обрадовался он, обхватив её плотным кольцом объятий. — Давай я помогу раздеться.

— Выключи свет.

— Зачем?

— Пожалуйста? — простонала она. Молодое, хоть и виноватое, но самодовольное лицо наглеца генерального было рядом.

— Я знаю каждый сантиметр твоего тела, я облизал тебя всю. Неужели ты стесняешься меня? Это не серьёзно, — засопел недовольно он.

Людмиле хотелось сказать, прокричать ему, что дарит она себе эту ночь с Эдом, а не со спесивым красавчиком генеральным, но она опять промолчала. Совсем некстати вспомнился разговор в его кабинете, о её возрасте и физических данных не в его вкусе. Это совсем испортило настроение, кольнув отравленной иглой прямо в женскую грудь.

Поиграли в молчанку.

— Хорошо, — уступил он её упрямству. — Пусть будет так, как ты хочешь.

Включив ночник и помогая ей раздеться, он удивлялся множеству надетой на ней одёжки. Ему привыкшему видеть её ночами почти раздетой, в одном лёгком халатике, смешно было снимать сейчас с неё многочисленные вещи.

— Малыш, ты, как капуста.

Она, потупив взгляд, объяснилась:

— У меня нет машины. А на улице зима. Холодно.

— Прости, я забыл, — хлопнул он ладонью себя по лбу.

Купалась она одна. Он стоял рядом с ней истуканом и трепался о всякой ерунде, она молчала, да и за льющейся водой наверняка его слова ей не разобрать. Выдохшись, он примолк. Молчала и она. В общем, помолчали вместе. Он терялся перед ней такой неприступной, она не желала с ним говорить. Оттого и висело то тягостное молчание. Эд надеялся на постель, которая соединит их. Больше ни на что другое, ему надеяться не оставалось. Она, раздирая его на куски тем, молчала. Но сколько можно… Не на пальцах же объясняться. Люда виновато попросила:

— Дай мне твою футболку. Вместо ночнушки.

— Раньше обходилась без такой ерунды и сейчас не понадобится, — обиженно заметил он. Его сопение удвоилось. Ей вновь захотелось напомнить ему, что раньше она засыпала в объятиях Эдика, а сегодня это будет генеральный. Но сдержалась, а он посопев, посопев сбегал к шкафу и принёс. Опять тишина давила уши, а сердце было не на месте. «Хоть бы ещё за чем сгоняла», — вздыхал он. Она обряжаясь в неё большую и просторную думала о том, что надо говорить… Но о чём? Да хотя бы о хлебе насущном….

— Мне надо постирать своё бельишко. Смены с собой нет, а завтра на работу. Необходимо, чтоб оно высохло. Где я могу это сделать.

— Я сделаю всё сам. Давай сюда, — приказал он.

— Эд… — заупрямилась она.