9. Личный бог.
Судя по соглашению (завету) между богом и Авраамом (заметим также ссылку на «бога Ноя» в Книге Бытия, 31:53), древние евреи были знакомы с идеей персонального бога. Вера в существование личного бога была развита у шумеров уже в середине 3-го тысячелетия до н. э. Как учили шумерские учителя и святые, каждый взрослый мужчина и глава семьи имел «личного бога», что-то вроде ангела-хранителя, которого воспринимал как своего божественного отца. Этот личный бог наверняка принимался шумерскими отцами семейств в результате какого-нибудь пророчества, вещего сна или видения о взаимопонимании, или соглашении, как в случае договора между еврейскими патриархами и Яхве.Конечно, нет ничего выдающегося в соглашении шумера с его богом-покровителем, но этим-то он и отличался существенно от договора Авраама со своим богом. Все, что шумер ждал от своего бога, было его заступничество и посредничество в собрании богов, когда бы это ни потребовалось, и таким образом гарантия долгой жизни и доброго здравия. За это он прославлял своего бога особыми молитвами, почитанием и жертвоприношениями, хотя при этом он не переставал поклоняться другим божествам шумерского пантеона. Тем не менее, как сказано в шумерском литературном документе «Человек и его бог», между шумером и его личным богом существовали близкие, интимные, доверительные и даже нежные отношения, что совершенно отличает их от общения Яхве с еврейскими патриархами, а позже – Яхве с еврейским народом в целом.
10. Закон.
То, что библейский Закон и известный с давнего времени свод законов Хаммурапи имеют много общего в содержании, терминологии, даже в расположении, подтверждают все, кто занимался изучением Библии. Но свод Хаммурапи, как выяснилось в последнее время, – это аккадская компиляция законов, в основу которой лег шумерский оригинал. Действительно, есть веские доводы в пользу того, что чрезвычайный рост и развитие правовых положений, практик, прецедентов и компиляций на Древнем Ближнем Востоке восходит в основном к шумерам с их довольно однобоким упором на соперничество и первенство.11. Этика и мораль.
Этические концепции и моральные идеалы, выработанные шумерами, в основе своей близки еврейским, хотя не отличались столь ощутимой этической чувствительностью и моральным пылом, особенно как эти качества проявляются в библейской пророческой литературе. Психологически шумер был более отстраненным и отчужденным, чем еврей, эмоционально более сдержан, формален и методичен. Он был склонен относиться к своему собрату с некоторой долей подозрения, недоверия и даже опасения, что никак не способствовало отношениям, окрашенным человеческим теплом, сочувствием и привязанностью, столь жизненно необходимым для духовного роста и здоровья. И, несмотря на высокие этические устремления, шумер никогда не достигал возвышенной убежденности в том, что «чистое сердце» и «чистые руки» в глазах богов достойнее длинных молитв, обильных подношений и сложного ритуала.12. Божественное возмездие и национальная катастрофа.
Месть Яхве, уничижение и уничтожение народа является постоянной темой библейских сказаний. Обычно национальная катастрофа является следствием насилия со стороны какого-то соседствующего народа, специально избранного Яхве в качестве своего бича и кнута. Этой теме в историографическом документе «Проклятие Агаде» есть довольно интересная параллель: Энлиль, верховное божество шумерского пантеона, разгневанный богохульством правителя Агаде, обратил глаза на горы и наслал оттуда вниз жестоких, свирепых кутиев, которые разрушили не только Агаде, но и почти весь Шумер.13. Мотив язвы.
В шумерском мифе «Инанна и Шукаллетуда: смертный грех садовника» есть сюжет о чуме, в какой-то степени схожий с библейским мотивом в сказании об Исходе; в обоих случаях божество, разгневанное преступлениями и косностью человека, насылает несколько несчастий, язв, «казней» на всю страну и ее народ.14. Страдание и покорность. Мотив «Иова».
Совсем недавно стало доступно шумерское поэтическое эссе, представляющее довольно необычное значение для компаративного изучения Библии. Его центральная тема, человеческие страдания и покорность, идентичны тем, что с таким чувством и остротой явлены в библейской Книге Иова. Даже сюжет пролога один и тот же: человека (безымянный в шумерском сказании), который был богат, мудр, праведен и имел многочисленных друзей и родню, однажды, в силу неизвестных причин, постигли болезни, страдания, нищета, предательство и ненависть. Однако шумерское эссе, состоящее их менее ста пятидесяти строк, несравнимо с библейской книгой по широте, глубине и красоте; по настроению, характеру и содержанию оно гораздо ближе слезным и жалобным псалмам Книги Псалмов.