Шусс

— Дорогой друг, следует возобновить наблюдение. Эвелина от меня съехала, она снова живет у матери, но, боюсь, ненадолго. Она утверждает, что порвала с неким Андре, тем высоким блондином, о котором вы мне говорили. Хотелось бы удостовериться. Принимайтесь за дело. Спасибо.

В своих записках для Поля я еще добавил, что ужасная смерть Галуа подняла волну разговоров в обоих моих заведениях. Короче, я отправил ему длинное послание и на следующий день пришел сам.

Всегда готовый помочь Поль! Только благодаря его поддержке я занялся грязной работой мусорщика, тщательно собирая ошметки своих чувств, обрывки и обломки происходящих день за днем событий.

Поль сказал:

— Сейчас, старина, тебе, естественно, осточертели все эти сложности. Но ты имей в виду две вещи. Во- первых, ты не так уж виноват перед Эвелиной. Ты написал, и это правда: если бы не ее мать, ты бы так не продвинулся, но тебе бы не было стыдно. Во-вторых, и следствие это подтвердит, ты совершенно не виноват в истории с Галуа. То, что ты сам себя терзаешь, это понятно. Важно, чтобы ты не чувствовал себя в положении обвиняемого, и ты должен это себе повторять. Короче, ты будешь продолжать, будешь рассказывать все, будешь разглядывать себя в зеркале. Что вы решили делать?

— Не знаю.

— Ты читал сегодняшние газеты? В «Дофине» есть заметка, несколько банальных слов: «Несчастный случай, повергший в печаль…» и так далее, обычная болтовня. Но одна строка вызовет комментарии. «Ходят слухи, что Галуа испытывал новые лыжи, но эта информация требует подтверждения». С моей точки зрения, мадам Комбаз должна определить свою позицию. А следовательно, и ты тоже. Я бы на твоем месте воспользовался случаем, чтобы начинать сматываться. Откровенно говоря, ваши отношения с Бертой несколько затянулись, былая привязанность как бы мохом поросла, а история с лыжами интересует тебя все меньше и меньше.

— Однако, — запротестовал я, — у меня большой пакет акций.

— Да, но акции не у тебя одного. Позволю себе посоветовать не предпринимать никаких действий. Пусть все идет своим чередом, Жорж. Черт подери, ведь это ее фабрика…

На этих словах мы расстались, и у меня есть причины их помнить. Едва я вернулся к себе, раздался звонок Берты.

— Быстро приезжай, это срочно.

— Что, Эвелина?

— Да нет. Честное слово, у тебя в голове только она. Все гораздо хуже. Жду.

Хуже?! Я пытался гадать, лавируя в пробках по утренним обледенелым улицам. Что-нибудь со здоровьем? Или новое обострение истории с Галуа? Поль был прав, вся эта афера начинала меня задевать. Берта живет в очаровательном особняке с садиком перед ним, по которому так приятно пройтись летом, но зимой это просто западня. Я пересек его как канатоходец, напрягая все мускулы. Берта, бледная как мел, ожидала меня в вестибюле и протянула листок бумаги.

— Читай!

В бумаге была только одна строка, составленная из букв разной величины, вырезанных из журналов.

«А если это не несчастный случай?»

— Только что пришло с почтой, вот конверт. Адрес написан печатными буквами, чтобы изменить почерк.

Я почувствовал удар, но постарался овладеть собой, проводил Берту в гостиную и сел рядом с ней на диван.

— Не надо принимать близко к сердцу. Мне тоже приходилось получать подобные мерзости. В таких случаях самое простое…

Я схватил с карточного столика нефритовую зажигалку и чиркнул ею. Берта задержала мою руку и взяла письмо.

— Нет, Жорж, подожди. — Она перечитала фразу. — Меня поразило, что это не похоже ни на оскорбление, ни на угрозу. Как будто кто-то хочет меня предупредить и советует изучить все гипотезы. Может быть, это действительно не несчастный случай?

Чтобы успокоиться, я зажег сигарету.

— Послушай, Берта, здесь не так уж много возможностей. Если не несчастный случай, то…

Я не рискнул произнести ужасное слово, она тем более. Я вышел из положения, сказав:

— Не может же идти речь о саботаже при изготовлении лыж? Лангонь их нам показывал, они в целости и сохранности.

С минуту мы молча обдумывали возможность преступления, затем я загасил сигарету и резко встал.

— Нет, и еще раз нет. Не выдерживает никакой критики. Предположим, ты упала с лестницы, или обожглась, или еще что-нибудь в этом роде, а я отправляю анонимное письмо: «А если это не несчастный случай?» Примешь ли ты это всерьез? Нет, если произошла случайность, а ведь именно так мы определили происшедшее, то и нечего тут искать, кроме случая.

Воспоминание о миссионере вспыхнуло в моем мозгу, но я его сразу прогнал.

— Скажу больше, если бы несчастный Галуа просто столкнулся с лыжником, над ним бы просто посмеялись. Никто не мог предвидеть, что он стукнется головой о дерево, не так ли?

— Ты очень мил, но вопрос не в этом. Галуа разбился на первом спуске. Мне могут поставить в вину, что я доверила ему испытывать недостаточно проверенный инвентарь.

— Но это же не преступление!

— Именно, это преступная небрежность. А еще я прокручиваю эту фразу в голове, смотри, Жорж, это бросается в глаза. Перечитай: «А если это не несчастный случай?», что означает: «А если это фатальная неизбежность?»

— Абсурд. Кто тебя упрекнет?