Шусс

— Ты увидишь эту трассу, — сказала она. — Она крута, как желоб для саней.

Потом Лангонь и Деррьен отправились в свой номер, каждый прихватил с собой бутылку минеральной воды. Решив спать без просыпу до утра, я принял таблетку могадона и взглянул на небо. Звезды, горы, снег напоминали огромный пустой театр, становилось немного страшно. Именно начиная с этого момента я набросал заметки, про которые ты сказал, что они непонятны. Волнение, знаешь ли, Поль. Даже теперь я чувствую себя потрясенным, но буду стараться писать связно. Когда я на следующее утро спустился к завтраку, отель гудел, как растревоженный улей. Все были здесь, журналисты вперемежку с постояльцами, Дебель, одетый альпийским стрелком. Эвелина кашляла. Берта сказала мне:

— Когда это она умудрилась простудиться? Все у нее не как у людей.

Я нашел Лангоня и Деррьена, они ждали на улице. Лангонь с озабоченным видом мял в руке пригоршню снега. Деррьен, напротив, казался очень довольным.

— Все в порядке, — сказал он.

— Я надеюсь, — добавил Лангонь, отряхивая руку. — К несчастью, небольшая оттепель. Снег обледенел, но на некоторых участках будет липнуть к лыжам, условия неидеальны. Непонятно, какую выбрать мазь. К тому же менее чем через час спустится туман.

— Не ломай голову, — пошутил Деррьен.

Они уже были на «ты», и это создавало странную атмосферу, похожую на ту, что царит перед началом любых гонок, независимо от средств передвижения. Стараются казаться веселыми, делают вид, что уверены в успехе, но каждый участник знает, что через несколько мгновений и в случае победы, как и в случае поражения, он станет другим.

— Я и не ломаю, — сказал Лангонь, — но не люблю покер.

Я оставил их размышлять и присоединился к Берте, беседовавшей с Эвелиной за маленьким столиком.

— Сядь, — сказала Берта. — Нам с Эвелиной надо снова быть вместе. Я хочу предложить Эвелине место на фабрике. Она больше не может так жить. Отец, конечно, ей не оставил ничего. Квартирка ее заложена. О, я в курсе дела! Предположим, что она получит за нее двести тысяч франков, а что потом?..

— На твоей фабрике. — Эвелина зло взглянула на Берту. — Ты уверена, что сохранишь ее? Тебя же предупредили: «Он упадет». Если он упадет, то…

Берта сжала мне руку.

— Заставь ее замолчать, — прошептала она.

Мать, дочь, любовник между двумя своими любовницами — это тоже была ужасная партия в покер. К счастью, к нам подошел Дебель.

— Очень тягостно ждать, — сказал он. — У вас нет желания подняться наверх? Я хочу встать на середине трассы. Мне показали место, откуда далеко видно, сверху донизу.

Обрадовавшись представившейся возможности убежать от назревающей ссоры, я поспешно поднялся.

— Я пойду с вами.

В этом месте мои воспоминания застилаются туманом. Холод проникал через куртку. Подниматься было тяжело, подъем все не кончался, и тихий внутренний голос повторял мне: «Тебе это все не по возрасту, старина, совсем не по возрасту». Я рассеянно слушал Дебеля.

— Если кто-нибудь из нас, — говорил он, — начнет избавляться от акций, все полетит вверх дном. К несчастью, у меня самого большой пакет. Донимаете, Бланкар, на месте Берты Комбаз я бы все немедленно продал, не дожидаясь закулисных маневров. Бедняжку обложили со всех сторон.

Я, с суеверным страхом, больше думал об Эвелине. С монахом или без, несчастье было написано ей на роду.

— Предположим, — сказал я, остановившись перевести дух, — что Деррьен упадет. Ничто не помешает ему вскоре повторить спуск. Создается впечатление, что для Берты и ее дочери единственная неудача означает конец испытаний, это смешно.

— Конечно, — согласился Дебель, — но подумайте о контррекламе. Вспомните, например, все неприятности, случившиеся с ракетой Ариан. Согласен, это не одно и то же. Но в случае с «велос» существует дополнительная опасность. Кто-то знает и повсюду говорит, что лыжи приговорены. Вот в чем драма.

До самого наблюдательного поста я сохранял молчание. Вокруг нас раздавались голоса. Оказалось, народу значительно больше, чем предполагали. Легкий туман затушевал верхушки сосен, но видимость была хорошей, особенно на верху трассы. Эвелина была права, спуск напоминал желоб для саней, который извивался среди деревьев, белый от опасно поблескивающего снега. Дебель посмотрел на часы.

— Без пяти одиннадцать. Начало через пять минут. Деррьен сказал, что стартует ровно в одиннадцать. Когда будет проходить мимо нас, он уже наберет полную скорость. Я вам сказал, что заказал обед? Надо отметить успех. Внимание!

Дебель начал отсчет и закричал:

— Гоп! Он пошел.

Мы оба подались вперед, пытаясь услышать звук лыж, скользящих по снегу. У меня замерзли руки и ноги, а сам я весь взмок под шерстяным бельем.

— Да, — сказал Дебель, — он запаздывает. Что же там такое…

И вновь тишина. Одиннадцать пять… Одиннадцать десять… Дебель выпрямился.

— Несомненно, и на этот раз…

Он не закончил фразу и, даже не посмотрев, следую ли я за ним, начал спускаться.

— Подождите, — сказал я. — В последний момент могло случиться что-нибудь непредвиденное.

Дебель пожал плечами.

— Полноте, все, чего мы можем сейчас желать, это чтобы он не разбился.