Шут

Его лицо потемнело от горя, как будто его накрыла тень. О Боже… Было бы легче ничего не слышать. Мэттью кивнул и повел меня к пепелищу.

— Здесь были всадники, Хью. Человек десять — двенадцать. Налетели глухой ночью… как дьяволы… сжигали все на своем пути. Мы не знаем, кто они такие. Никаких отличительных знаков… ничего. Только черный крест на груди.

— Всадники… — Сердце сжали холодные пальцы страха. — Какие всадники, Мэттью? Что они сделали с Софи?

Он положил руку мне на плечо.

— По пути сюда эти сволочи спалили три дома. Поль, возчик, Сэм и старик Жиль, их жены и дети, все погибли… их убили, когда они пытались убежать. Потом подъехали к постоялому двору. Я пытался остановить их, Хью… пытался!

Я схватил его за плечи.

— А Софи?

Я знал, знал, что случилось худшее, но не хотел в это верить. Нет, нет, этого не может быть. Только не сейчас…

— Ее нет, Хью.

Мэттью покачал головой.

— Нет?

— Она пыталась убежать, но эти… они затащили ее в дом. Ее били, Хью… — Он скрипнул зубами и опустил голову. — И хуже того… Я слышал, как она кричала. Двое или трое держали меня, а остальные избивали ее и насиловали. Потом рыцари стали все крушить и ломать. Софи вытащили на улицу. Она была почти что мертвая… едва дышала. Я думал, мою сестру оставят умирать, но главный бросил ее на своего коня, а другие запалили факелы. А потом…

Я едва слышал, что он говорит. В голове билось эхо другого, далекого голоса. Нет, этого не может быть! Слезы выступили на глаза.

— А потом? Что потом, Мэттью?

Он отвел глаза.

— Они увезли ее с собой. Я знаю, Хью, она умерла. Софи больше нет.

Силы покинули меня. Ноги подкосились, и я опустился на колени. О Боже, как же это могло случиться? Как я мог оставить ее на произвол судьбы? Моя Софи… Ее больше нет. Взгляд мой скользнул по обугленным руинам прошлой жизни.

— Это ведь был Норкросс, да? Болдуин?..

— Мы ничего не знаем наверняка. — Мэттью покачал головой. — Если бы я знал, я бы сам… Звери, но безликие… Никаких знаков отличия, гербов. Забрала опущены. Все убежали в лес… спрятались. Но они вошли только в твой дом, как будто им был нужен только ты.

Я? Ублюдки! Два года я сражался как вассал Болдуина. Я прошел полсвета и видел такое, чего человек не должен видеть. И все равно они отобрали у меня то единственное, что я любил.

Я наклонился и взял в руку горсть пепла. Он медленно просачивался сквозь пальцы.

— Моя Софи…

Мэттью опустился рядом со мной.

— Хью, есть еще кое-что…

— Еще? Что же может быть еще?

Я посмотрел ему в глаза.

Он положил мне на голову руку.

— После того как ты ушел, Софи родила сына.

Глава 24

На меня как будто обрушилась каменная стена.

Сын…

Три года мы с Софи пытались завести ребенка, но не получалось. Больше всего на свете мы хотели, чтобы у нас были дети. В нашу последнюю ночь мы говорили именно об этом. Я оставил ее и даже не узнал, что у меня есть сын.

Огонек надежды вспыхнул в сердце. Я повернулся к Мэттью.

— Его тоже больше нет, Хью. Ему не исполнилось и года. Эти ублюдки убили мальчика в ту же ночь. Вырвали из рук Софи, когда она пыталась убежать.

Я не смог сдержать слез. Сын… Сын, которого я никогда не узнаю, никогда не возьму на руки. Я прошел через жесточайшие сражения, через все ужасы войны. Но все равно оказался не готов к такому удару.

— Как… — прошептал я. — Как умер мой сын?

— Не знаю, — чуть слышно выдавил из себя Мэттью. Лицо его стало серым, как пепел. — Но поверь, он умер… его больше нет.

Я повторил вопрос, глядя ему в глаза:

— Как?

Он вздохнул.

— Когда Софи положили на лошадь, главный сказал: «У нас нет места для такой игрушки. Бросьте его в огонь».

Грудь моя стеснилась, гнев переполнял меня, острыми когтями выгрызаясь наружу. Бог все же улыбнулся нам, даровав сына. А потом… потом жестоко посмеялся надо мной.

Но как я мог оставить их? И почему я жив до сих пор? Почему я жив, когда они мертвы?

Я посмотрел на своего шурина.

— Как его назвали?

Мэттью сглотнул.

— Она назвала его Филиппом.

Дышать стало вдруг трудно, как будто в горле застрял комок. Филиппом звали воспитавшего меня голиарда. Дав это имя сыну, она посвятила его мне. Милая, милая Софи… тебя больше нет. И моего сына тоже… Я стиснул зубы. Больше всего на свете мне хотелось закрыть глаза и умереть прямо здесь, на пепелище нашего дома, здесь, где была похоронена вся моя прошлая жизнь.

— Пойдем, Хью, я покажу тебе кое-что.

Мэттью помог мне подняться и повел к холму, на котором я стоял перед тем, как спуститься в деревню. Маленький серый камень отмечал могилу моего сына. Я опустился на землю под высоким тополем. На каменной дощечке была нацарапана простая надпись: «Филипп де Люк, сын Хью и Софи. Год Господа нашего MXCVIII».

Я уткнулся лицом в землю и заплакал. Я плакал по маленькому Филиппу, которого так никогда и не увижу. По моей жене, которая умерла.

Неужели Бог пощадил меня только для этого? Неужели вот для этого турок не опустил саблю на мою шею? Для того, чтобы я увидел вот это? Неужели для этого спас меня тогда смех? Чтобы Бог смог посмеяться надо мной сейчас?