Шут

Я продолжил то, что начал Мэттью. Днем таскал тяжелые бревна, ставил на место, поднимал, сбивал, а с наступлением темноты отправлялся спать в лачугу Одо, где мы все – сам кузнец, его жена, двое детей и я – ютились в одной-единственной комнатушке.

Мало-помалу городок возрождался, оживал. Крестьяне готовились убирать урожай. Разрушенные жилища латали, крыши покрывали соломой, дыры закладывали камнями, стены замазывали глиной. С наступлением осени на рынке появлялось все больше приезжих, а приезжие оставляли деньги. За деньги покупались продукты и одежда. В домах и на улице все чаще слышался смех, люди уже заглядывали вперед, думали о будущем.

Что касается меня, то я стал в городке чем-то вроде героя. Мои рассказы о выступлениях перед двором в Трейле и схватке с рыцарем Норкроссом сделались частью местного фольклора. Детишки хватали меня за руку. "Покажи фокус, Хью. Расскажи, как ты выбрался из цепей". И я рассказывал о походе и далеких землях, развлекал их нехитрыми трюками, доставал бусинки из ушей и кувыркался. Их смех заживлял мне душу. Да, воистину – смех лечит. То был великий урок, который я постиг, будучи шутом.

А еще я оплакивал мою дорогую Софи. Каждый вечер, перед закатом, я поднимался на холм, с которого открывался вид на всю деревню, и подолгу сидел у могилы сына. Я разговаривал с Софи, словно и она покоилась вместе с ним. Рассказывал, как идет строительство, как люди помогают мне, делился новостями.

Иногда я разговаривал с ней об Эмили. О том, каким другом она стала для меня. Как с первого взгляда увидела во мне что-то особенное, то, чего не было у других, благородных и знатных. Я вспомнил о том, как Эмили помогла мне спастись, о том, что не будь ее, я бы истлел в лесу после стычки с кабаном.

И каждый раз, произнося ее имя, я чувствовал, как в крови будто вспыхивает пламя. Мысли устремлялись к нашей последней встрече, к поцелую. Для чего она это сделала? И как его воспринимать? Как случайный порыв? Попытку поддержать меня в миг отчаяния? Или последнее дружеское "прощай"? Что такого увидела она во мне, чтобы подвергать себя огромному риску? Я повторял ее слова, сказанные перед расставанием. В тебе есть нечто особенное. Я поняла это при первой же нашей встрече, когда посмотрела в твои глаза.

Нечто особенное... Ты слышишь, Софи? Иногда я даже чувствовал, что краснею.

Однажды вечером, когда я возвращался в деревню после посещения кладбища, ко мне прямо на улице подбежал Одо.

– Скорее, Хью, тебе нельзя возвращаться. Ты должен спрятаться!

– Что случилось?

Вместо ответа он протянул руку. Я повернулся и увидел приближающихся к каменному мостику четырех всадников. Один, важного вида толстяк, был в ярких одеждах и шляпе с плюмажем на голове.

Сердце мое дрогнуло и остановилось.

– Это бейлиф Болдуина, – сказал Одо. – И с ним трое солдат. Если они увидят тебя здесь, нам всем несдобровать.

Я быстро отступил за деревья, лихорадочно соображая, что делать. Одо прав – я не мог вернуться. Но что, если кто-то меня выдаст? Конечно, можно убежать, но город... Город призовут к ответу.

– Принеси мне меч, – сказал я.

– Меч? Ты видишь солдат? Уходи. Беги что есть сил. Представь, что нищий стянул у тебя кошелек.

Пригнувшись к земле, чтобы никто не заметил, я побежал к лесу, подступавшему к деревне с востока, перешел речку по мелководью и укрылся в кустах.

Площадь была передо мной как на ладони; я видел, как бейлиф въехал на нее с таким самодовольством, что ему позавидовал бы и Цезарь.

Собравшаяся толпа встревоженно гудела. Хороших новостей от гостя не ждали – только увеличения податей да новых указаний.

Бейлиф достал из сумки два документа.

– Добрые граждане Вилль-дю-Пер... – Он откашлялся и продолжал: – Ваш сеньор и господин, Болдуин, приветствует вас, своих подданных. В соответствии с законами страны, действующими в правление Филиппа Капета, короля Франции, герцог Трейльский, Болдуин, объявляет, что каждый, кто приютит у себя или окажет иную помощь преступнику по имени Хью де Люк, трусливому убийце и дезертиру, будет считаться его сообщником и понесет немедленное и суровое наказание. Для тех, кто не понял, объясню, что такого сообщника повесят за шею, пока он не умрет.

Кроме того, земли, собственность и прочее имущество пособника подлежат безотлагательному изъятию, конфискации и возврату в собственность герцога, а все ближайшие родственники, то есть супруг или супруга, дети и внуки, свободные или крепостные, будут обязаны нести пожизненную службу своему сеньору.

Кровь закипала у меня в жилах. Город наказывали за мои преступления. Люди теряли все: нажитую нелегким трудом собственность, землю, которую обильно полили своим потом, семью... Затаив дыхание, я ждал. Меня мог выдать кто угодно: женщина, доведенная до отчаяния и испугавшаяся угроз; неразумный ребенок...

Бейлиф обвел толпу презрительным взглядом и грязно выругался.

– Думаете? Подумайте хорошенько.

Тишина над площадью повисла такая, словно все разом затаили дыхание. Но никто не проронил ни слова. Никто.

И тогда вперед выступил отец Лео.