Шут

— Вот когда денег-то наносит!

А вместо того она только ковры изгадила.

Шуты опять поехали мстить тому шуту. Тот уже знал, что они будут; говорит своей жене:

— Хозяйка, смотри, я тебе привяжу под пазуху пузырь с кровью; как придут шуты бить меня, я в те поры стану просить у тебя обедать; раз скажу — ты не слушай, другой скажу — не слушай, и в третий — тоже не слушай. Я ухвачу нож и ткну в пузырь, кровь побежит — ты и пади, будто умерла. Тут я возьму плетку, стегну тебя раз — ты пошевелись, в другой — ты поворотись, а в третий — скочи да на стол собирай.

Вот приехали шуты:

— Ну, брат, ты нас давно обманываешь, теперича мы тебя убьем.

— Дак что! Убьете — так убьете; дайте хоть в последний раз пообедать. Эй, хозяйка! Давай обедать.

Та ни с места; он вдругорядь приказывает — она ни с места; в третий раз говорит — то же самое. Шут схватил ножик, хлоп ее в бок — кровь полилась ручьями, баба пала, шуты испугались:

— Что ты наделал, собака? И нас упекёшь тут же!

— Молчите, ребята! У меня есть плетка; я ее вылечу.

Сбегал за плеткой, стегнул раз — хозяйка пошевелилась, в другой — поворотилась, в третий — скочила и давай на стол собирать. Шуты говорят:

— Продай плетку!

— Купите.

— Много ли возмешь?

— Триста рублей.

Шуты отсчитали деньги, взяли плетку, ступай с ней в город; видят — везут богатого покойника, они кричат:

— Стой!

Остановились.

— Мы оживим покойника!

Раз стегнули плеткой — покойник не шевелится, в другой раз — тоже, в третий, четвертый, пятый — покойник все не шевелится. Тут их, сердешных, забрали и давай самих драть; плетьми стегают да приговаривают:

— Вот вам, лекаря! Вот вам, лекаря!

До полусмерти исстегали, отпустили. Они кое-как доплелись до двора, поправились и говорят сами с собой:

— Ну, ребята, не докуль шуту над нами смеяться; пойдемте убьем его! Чего на него смотреть-то?

Тотчас собрались и поехали; застали шута дома, схватили и потащили на реку топить. Он просится:

— Дайте хоть с женой да с родней проститься, приведите их сюда!

Ну, согласились, пошли все за родней; а шута завязали в куль и оставили у проруби. Только ушли, вдруг едет солдат на паре каурых, а шут что-то и скашлял. Солдат остановился, соскочил с саней, развязал куль и спрашивает:

— А, шут! Пошто залез тут?

— Да вот высватали за меня убегом таку-то (называет ее по имени), сегодня и украли; а отец и хватился, давай искать. Нам некуда деваться; вот мы спрятались в кули, нас завязали да и растащили по разным местам, чтоб не узнали.

Солдат был вдовый, говорит:

— Пусти, брат, меня в куль-от.

Шут упрямится, не пускает. Солдат уговаривать, и уговорил его. Шут вышел, завязал солдата в куль; сел на лошадей и уехал. Солдат сидел-сидел в кулю и уснул.

Семь шутов воротились одни, без родни, схватили куль и бросили в воду; пошел куль ко дну — буры да кауры! Сами побежали домой; только прибежали, расселись по местам, а шут и катит мимо окон на паре лошадей — ух!

— Стой! — закричали семеро шутов. Он остановился.

— Как ты из воды выбился?

— Эх вы, дураки! Разве не слышали: как пошел я ко дну, то сказывал: буры да кауры? Это я коней имал. Там их много, да какие славные! Это что еще! Я дрянь взял — спереди, а там дальше вороные — вот так лошади!

Шуты поверили:

— Спускай, брат, нас в воду; пойдем и мы коней выбирать.

— Извольте!

Всех извязал в кули и давай спускать по одному; испускал всех в воду, махнул рукой и сказал:

— Ну, выезжайте же теперь на вороных!