Шут и его жена (СИ)

— Лови! Его Высокоблагородие пожаловал. Да проваливай отсюда быстрей! А то я забуду, что твоя красотка — племянница лорда.

Его ли? Мик вздохнул, но деньги взял. Они словно жгли руки. Но лишними точно не будут. И всё же так глупо — деньгами измерять благодарность. Он перехватил мешочек и похромал прочь от имения Нириного дяди. Надо найти комнату, перекусить, прийти в себя, одеться поприличнее, а потом уже требовать свидания с Нири. Почему то он был уверенн тогда, что придётся требовать.

За ворота его как ни странно выпустили, хотя он до последнего был уверенн, что это ловушка. Разучился доверять. А может и не умел никогда. Или просто не было кому. Он прошел несколько шагов и свернул на более оживлённую улицу. Как раз хотел распросить, где здесь гостиница или трактир какой завалящий. Первый раз в жизни появилось дурацкое желание напиться, которое он, правда, быстро поборол. Всё-таки походить на животных, которыми становились после попойки придворные князя, он не хотел. А ещё было больно в груди. Саднило. Как будто какой-то осколок в сердце. Привыкай, дурья башка. Так теперь всегда будет. Без Нири.

Он прошёл всего несколько шагов. Даже имение лорда не до конца скрылось за крышами домов, когда его остановил один из воинов.

— Ваши документы.

— Какие документы? — Мик удивился так, что на несколько секунд поетрял дар речи. Если бы здесь нужны были документы дл въезда в королевство или нахождении в столице, Нири наверное сообщила бы ему. Или она тоже… Нет. Он решительно не мог и не хотел верить, что она делала это всё нарочно. Она не могла. Только не она.

— Те самые. — Воин грубо усмехнулся. Ну да, он по сравнению с ним казался дохликом и заморышем. Вырваться? И что? И куда он убежит? Да его в два счёта найдут. — Если нет, то тогда я вынужден задержать вас до выяснения осбтоятельств. Ну ка! А это что? — И воин ловко вытащил у него мешочек с монетами. — Поди украл у добрых людей.

— Что? Нет. Я не крал! — Возмутился он. Да только кто его слушал! Воин заломил ему руки и потащил в тюрьму. Всего то дело за малым. Раз — и без суда и следствия он уже летит на пучок прелой соломы. И деньги у него конечно отобрали.

И теперь, просидев по его подсчетам дня три, наверное, и многое передумав, он готов был голову дать на отсечение, что всё это фарс и спектакль, подстроенный специально. Для чего? Мик не знал. Но если допустить, хотя бы на секунду, что Нирин дядя вовсе не так хорош, как они о нём думали, всё встаёт на свои места. Его намеренно убрали, спрятали с глаз долой, чтобы делать с Нири всё, что им заблагорассудится. И в бессильной злобе он снова сжимал кулаки.

Их снова обвели вокруг пальца. А то, что это Нирин дядя во всём виноват, ему виделось всё яснее. А куда уж иначе? На него ведь работали эти проклятые воины. А кто будет нанимать таких головорезов без чести и совести? Только такой же человек. Мик сжал губы. Самое паршивое было то, что он ничего поделать с этим не мог. Совсем ничего.

И в груди болело всё больше и больше. Он переживал за Нири. Не было ни минуты, чтобы он не думал о ней. Помнит ли? Думает ли? Не забыла ещё? Почему то он надеялся, что нет. И эта надежда давала ему силы не отчаиваться. Не могут же его держать в тюрьме весно. Наверное, дядя таким образом хочет надваить на Нири. Может быть, заставить её что-то сделать. Когда всё кончится, его, наверное, выпустят. Ну или уберут, что тоже возможно.

От нечего делать, Мик достал свирель (хоть её не отобрали) и начал наигрывать знакомые мелодии. Иначе бы тут за несколько дней свихнуться можно было. Других узников он не видел. Да и вообще света тут было немного — только из малюсенького окнца почти под потолком камеры. Но спасибо хоть кормили исправно.

Как только ему надоедало играть на свирели, он пододвигал старый, шатающийся табурет к стене, становился на него и выглядывал в окно. Тюрьма находилась почти под землёй. Поэтому из окна ему было видно в основном ноги прохожих и кусочек улицы. Ну и разговоры иногда доносились. Тогда Мик прижимался носом к решётке, чтобы хоть что-то расслышать. Ну и узнать новости. Но новостей никаких не было. Город жил своей жизнью.

На третий, кажется, день такого времяпрепровождения, он привычно встал на табурет и решил сыграть на свирели. Может хоть чьё то внимание привлечёт. Хотя люди старались обходить стороной тюрьму с её опасными жителями. А прутья решётки были приделаны так часто, что палец едва высунешь, не то что руку. Зимой здесь наверное ужасно холодно и узники умирают от холода. Если он доживёт до весны, будет как раз возможность это проверить. Мик хмыкнул и заиграл.

Люди спешили мимо. Никто не слышал, а может не хотел слышать. И вдруг возле него остановились чьи то ноги. Судя по размеру ботинок — мальчишеские. А потом появилось и вся физиономия. Пусть на каком-то расстоянии от его камеры, но хоть что-то.

— Привет, — сказал мальчик.

— Привет, — Мик в ответ растянулся в улыбке.

— А я тебя знаю, — и он тоже улыбнулся в ответ.