Второй уровень включает в себя первый и получает знак 18, эзотерический символ его — женщина, осиянная лунным серпом, летящая над пустыней, на песке которой проступает кровавый след. Цель — преображение и поднятие до своего уровня все, с кем связывают узы прошлого. Пушкин хорошо понял Миссию жертвенного связывания прошлого царской крови с настоящей, и где мог, отмечал знаком 18 характерные места в своих произведениях. О том, что Сальери носил яд 18 лет, мы уже упоминали. Но вот это число появляется вновь в мистифицированном предисловии Пушкина к «Песням западных славян», где оно в контексте «Песен» указывает на новый уровень осознания поэтом происходящей мистерии.
«Рукопись, найденная в Сарагосе»
«Песни западных славян» (ПЗС) — произведение, к которому проявляли наименьший интерес исследователи. Конечно, то, что лежало на поверхности, подробно выяснили: что это мистификация в мистификации. Выяснили, что к 3-м своим стихам Пушкин прибавил 2 перевода Вука Караджича. И это, по существу, все.
После сказанного выше лишнее акцентировать внимание на последнем аккорде ПЗС — «оттого я присмирел, что я слышу топот дальний, трубный звук и пенье стрел; оттого я ржу, что в поле уж недолго мне гулять…» (Пушкин хотел включить в структуру ПЗС и «Сказку о рыбаке и рыбке»!). «Песни» составлялись из разных источников, блоки стихов которых подчеркивали разные стороны одной проблемы — судьбы Пушкина.
В «Видении короля» поднимается знакомая тема: брат убивает брата и отца за власть. В последнем стихотворении цикла «Конь» предчувствие скорой кончины. Но между этими уже известными точками отсчета творчества и судьбы Пушкина лежит тема, абсолютно незамеченная. Она роднит ПЗС и с «Медным Всадником», и с самыми последними работами поэта. То, что она не замечена, неудивительно, даже для посвященного Пушкина это знание было пределом, от которого он буквально выкрикнул стихотворение — «Не дай мне Бог сойти с ума…». Поэт выбрал и разбросал в «Песнях» стихи, где, так или иначе, действуют вурдалаки-упыри.
В «Гайдуке Хризиче» брат говорит брату: «А умрем мы голодной смертью, станем мы выходить из могилы кровь сосать наших недругов спящих». Большое стихотворение «Марко Якубович» вообще посвящено истории борьбы с упырем — «там могилу прохожего разрыли, видят труп румяный и свежий». Ну, а название «Вурдалак» говорит само за себя.
Все это относили к «экзотике фольклора», который не мог якобы не заинтересовать Пушкина. Но в январе 1837 г., в последнем своем стихотворении, он обращается к теме романа Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе». И об авторе, и о его романе надо сказать особо. Я. Потоцкий, рыцарь Мальтийского ордена (с 1778 г.), потомок древнейшего польского рода, посвященный в высокие степени эзотеризма, был принят Павлом I (не как русским царем, а как магистром ордена) на русскую службу; при Александре I стал тайным советником и кавалером ордена Владимира I степени. В дни Венского конгресса (1815 г.) застрелился серебряной пулей, которую благословил капеллан. На первый взгляд, ситуация достаточно абсурдна: верующий католик, самоубийство — тягчайший грех. Если посвященный, то должен осознавать последствия этого шага; если неверующий, причем здесь капеллан?
А что же заинтересовало Пушкина в многосюжетном романе «Рукопись, найденная в Сарагосе»? Хотя Пушкин знал не весь роман, он обратил внимание на отрывок, где говорится о посвященных разбойниках-братьях, которые ночью покидают виселицу и причиняют мучения живущим: «до утра на свободе гуляли, мстя своим врагам», т. е. превращались в тех же вурдалаков. Где же связь между судьбой и трагическим финалом Потоцкого, романом и Пушкиным? Да и существуют ли вампиры?
Стивен Каплан, директор Центра по исследованию вампиров с привлечением всех современных отраслей науки и парапсихологии, а также оккультных знаний, мог бы привести сотни аналитических статей по этому вопросу. А исторических сведений, при массе свидетелей, среди которых встречались и ученые, огромное количество. Такую историю поведал недавно французский журнал «История». В 1725 году воевода Градлински был вынужден даже послать отряд солдат, чтобы освободить словенскую деревушку Кислово от нашествия вампиров. В донесении, которое он направил в Белград, убийства десяти жителей деревни приписывались некоему Петру Плогожовичу, скончавшемуся задолго до этих трагических событий, в возрасте 62 лет. Воевода в своем послании, основываясь на различных свидетельствах, утверждал, что Плогожович восставал по ночам из мертвых и высасывал всю кровь из жертвы. И вот когда солдаты вскрыли могилу, подняли гроб, то в ужасе увидели тело Плогожовича, словно живого. Фонтаном забила кровь из раны, по традиции сделанной осиновым колом.