Шут из Бергхейма. Книга третья. Слуги Еммануила

Конюшня нашлась на северной окраине. Выбор оказался не богат, а конюх не так бесяч, как местный купец. За шесть золотых мне достался гнедой коняга перепуганного вида. Забравшись на скотину, я сверился с картой и направился по дороге на юг. К Глухому Долу. Голополье Лолушко Полерождённый покинул за 47 часов 32 минуты до часа Х.

Спать он не планировал.

Однако, когда ночь грохнулась на мир — идея блистательного ночного путешествия явственно деградировала до глупой. Конь фарами оборудован не был, должно быть самая душманская комплектация, и потому ковылял по разбитой дороге почти наощупь. И если в полях от луны хватало света, то, как только надо мною сомкнулись деревья — наступила тьма. Кромешная. В чёрном небытии казалось, что ничего кроме пустоты не существует. Я даже холку коня не видел. Подвешенный в мраке маленький и больной шут. Из чащи визжали ночные птицы. Хрустели сучья.

— Блядская ты скотина, — вырвалось изнутри. Конь едва переступал с ноги на ногу, всхрапывая. Нависающие над трактом ветки деревьев цеплялись за маску секущими пальцами. Я выудил из инвентаря светящийся меч, но его огней хватило только чтобы выдернуть из мрака гриву коня, и десяток налетевших на огонёк насекомых. Зато вокруг стало будто бы ещё темнее.

В лесу что–то прорычало. Что–то большое. Далеко.

Но конь застыл. Я тоже. Из чащи раздался едва слышный треск падающего дерева. Поднялся ветер, над головой зашумели еловые кроны.

Меч отправился обратно в инвентарь. Нефиг тут огоньками разными местных жителей привлекать. Я прислушался, затаив дыхание. По–моему, даже конь притих, настороженно поводя ушами.

В углу экрана мигнула истекшая минута. Осталось 45 часов 32 минуты. Дальше двигаться смысла мало. Позади зажатое между чёрными стенами деревьев светлело пятнышко равнины. Призрачное, едва видное. Но это, жёванный ты крот, больше чем ничего. Вставать лагерем и ждать рассвета? Потеря времени.

Божественная сучность не отвечала. Забавлялась, должно быть, ситуацией. Ладно. Весна придёт — Егорка всплывёт. Я человечек добрый, но даже добрые иногда берутся за ружьё и приходят в офис к коллегам.

Игрок «Блонда» получает достижение «Первый на сервере убивший Обсидиановые Братья».

Игрок «Бмвхеров» получает достижение «Первый на сервере убивший Обсидиановые Братья».

И ещё восемь строчек.

Так… Время поджимает. Ребята из Роттенштайна свалили второго босса в Твердыне, а я её даже в глаза не видел. Решено. Хватит квестится.

— Ну ка, фьють, домой, Плотва! — тихонько скомандовал я и дёрнул за поводья. Конь вяло переступил с ноги на ногу, чутка возмущённо всхрапнул.

— Место, Буцефал! Алиса, рублинштейна двадцать четыре! — бурчал я, разворачивая перепуганного скакуна. Тот, наконец, понял, чего от него хочет хозяин и с радостью подчинился. Позади что–то завыло. В небе расхохоталась ночная птица.

Конь понёс меня к свету.

Я привязал его на окраине спящей деревни, чтобы не привлекать лишнего внимания. Над головой раскинулось звёздное небо. Где–то брехали собаки, иногда переходя на вой. В лагере Легиона горели костры. Но туда мне и не нужно было.

Ступая тихо, словно вор, я добрался до дома старейшины. Прижался к каменной стене, вслушиваясь в поселок. У соседнего дома завозилась собака. Забурчала. Я попятился к двери. Заперто. Но на втором этаже было открыто окно.

Эх, давно я не лазал в окна к женщинам. Разбежавшись и подпрыгнув, я уцепился за выступ рядом с окном. Подтянулся. Внизу хрипло и неуверенно гавкнул пёс, но зловещий Лолушко уже проник в комнату. Осторожно спустил ноги на пол.

Саншайн показалась мне вредной женщиной, а такие, обычно, живут одни. Но шанс наткнуться на мужа или десяток–другой детей всё ещё оставался.

Однако мне повезло. Спящая старейшина коротала ночи в одиночестве. Я нашёл её на первом этаже, у печи. Вытащил заготовленную верёвку, подхватил какую–то тряпку и попросил у себя прощения. То, что я собирался делать — плохо. Аморально. Низко.

Но она сама напросилась таким вот заданием.

Женщина глухо вскрикнула, когда я заткнул ей рот и выволок из кровати. Попыталась извернуться, затем лягнуть. Однако я, как заправский маньяк, но только очень нежный и осторожный, почти бережно спеленал Саншайн, аккуратно заткнув ей рот. Положил обратно на кровать. Нашёл табурет и сел рядом, как папа у кровати больной дочери.

Внизу замигало:

Внимание. Если вы продолжите в том же духе, то репутация с Голопольем станет враждебной.

— Мне невероятно стыдно, — признался я, собравшись с силами. — Но ваши овцы — это нечто. Вот совсем некстати.

Женщина пучила глаз и яростно мычала. Луна светила прямо в окно, так что лицо старейшины я видел прекрасно. Без повязки на глазу выглядела Саншайн жутковато.