Шут (СИ)

  На сей раз служанка была пожилая, сильная, что лошадь, и начисто лишенная предрассудков. Матушка Нелла почти без натуги подняла и так-то не очень большого, а тут и вовсе отощавшего Шута из кресла, где тот, очнувшись, себя обнаружил, и в два шага перенесла на чистую перестеленную кровать. Он окончательно пришел в сознание, когда женщина, придерживая его за плечи, поднесла к губам Шута глубокую деревянную чашку с порцией лечебного отвара. Не первую, судя по горьковатому привкусу трав, что стоял у него во рту. Шут со стоном сел и сделал несколько глотков, пытаясь самостоятельно ухватить чашу бессильными, как у тряпичной куклы, руками. Служанка пресекла эту глупость:

  - Сиди уж... - она крепко держала пиалу, пока та не опустела. Ее собственные ладони были теплыми и мягкими. Шут хорошо знал эту женщину, она состояла при дворе давно и работу свою по-настоящему любила, хотя сама много лет, как дослужилась до помощницы старшей горничной и могла бы уже не возиться с тряпками.

  Вновь откинувшись на подушки, Шут на миг прикрыл глаза - голова его все еще была тяжела и кружилась от каждого движения. Тем не менее, он сразу заметил, что комната убрана и проветрена, ночная ваза вымыта и больше не смердит, а самого его переодели в чистую рубаху. Точно младенца или калеку какого - вот стыдоба...

  'Теперь весь двор будет знать, что господин Патрик не только с виду такой хилый, но и на самом деле - ходячее недоразумение... - Шут с тоской представил себе лица родовитых барышень Солнечного Чертога. Почти наяву услышал их ехидный звонкий смех и машинально - сказалась многолетняя привычка - тут же начал придумывать достойные ответы.

  - Давай-ка, мальчик, давай, поешь теперь, - спустя какое-то время, матушка Нелла вновь возникла перед ним, прервав этот безрадостный внутренний диалог. От пышнотелой женщины вкусно пахло кухней и еще чем-то очень домашним. Она поставила на столик у изголовья поднос с простой доброй едой и села на край постели, аккуратно расправив на коленях белый передник. - Иль тебя и кормить теперь с ложечки надо? Ну-ка, давай уже, соберись, Патрик.

  Пряча глаза от неловкости, Шут осторожно сел. Жар спал, и хотя в горле все еще скребло, боль тоже почти ушла. Матушка смотрела на него с доброй усмешкой и, казалось, действительно была готова выхаживать, как младенца. В ее простом круглом лице без труда читались все пережитые горести и печали. Однако, окруженные сетью морщин, глаза остались ясными, точно годы их вовсе не коснулись.

  'Наверное, она и со своими внуками так же возилась бы...', - подумал Шут с благодарностью. Сам он давно не знал домашней ласки и всегда с каким-то особенным волнением принимал чужую заботу.

  - Спасибо... - вздохнул он еле слышно. Да, забота доброй женщины тронула Шута, но то, что его застали таким беспомощным и жалким, было ужасно... На сей раз стоило больших усилий сделать вид, будто все замечательно, 'собраться' и с дурашливой улыбкой отвесить поклон: - Вы спасли мне жизнь, прекрасная дама!

  - Ишь ты! Уже паясничает! - служанка чуть хрипловато рассмеялась, и смех этот красноречивей любых слов отразил искреннюю радость, что непутевый королевский шут больше не лежит обморочный на голом полу. - А не больно много у тебя друзей, я погляжу, - обронила вдруг она.

  'Да уж... за четыре дня никто не хватился...'

  Шут, конечно, притворился, что его это мало волнует, но на самом деле, в часы болезни он не раз задавался вопросом, отчего все сложилось именно так... Отчего ни шутки, ни даже деньги не принесли ему то, в чем нуждаются и король, и распоследняя уличная нищенка...

  Так что в ответ на матушкину реплику Шут лишь вздохнул и пожал плечами, удерживая на лице слегка подувядшую улыбку:

  - Кто захочет дружить с дураком? - промолвил он, не ожидая ответа на этот риторический вопрос.

  Служанка подала ему ломоть хлеба и хмыкнула:

  - Нет, парень... Шибко у тебя глаза умны для дурачка. А глупость вся - от того только, что подсказать некому, как жить надо.

  Шут развел руками - дескать, согласен. Он уже вполне пришел в себя и с удовольствием выпил полную чашку густого бараньего бульона, а затем расправился с сыром и хлебом. Все дни до этого его рацион составляли только апельсины с яблоками, да легкое ягодное вино, которое, как и везде, являлось во дворце основным напитком. Приятно было снова ощутить вкус настоящей еды. Пугающая слабость отступила, и посуда, хвала богам, больше не норовила выпасть из пальцев. Когда он закончил трапезу, служанка собрала все чашки на поднос и, сочтя свой долг выполненным, устремилась к двери. На самом пороге она обернулась и, подбоченясь, строго сказала:

  - Утром проверю как ты тут, дурень...

  И, пряча улыбку, скрылась за дверью.

  'Странно, только, что именно матушку Неллу послали приводить меня в чувство... - подумал Шут. Впрочем, он не знал, кто на самом деле прибрал в его комнате и кто позаботился о нем самом. Может статься, добрая матушка только отвар да обед принесла. Мысль о том, что кроме пожилой служанки кто-то еще мог видеть его в бессознательном состоянии, не добавила Шуту радости.