Шутить и говорить я начала одновременно

Нет ничего проще! Уже сама формулировка темы подсказывала ответ. Ответ для меня, разумеется. Я прекрасно знала девятнадцатый век, всегда им интересовалась, изучила намного лучше, чем свой, двадцатый. Знала всех классиков: английских, французских и польских, прочла все возможное и невозможное, краем сознания заметила и то, что происходит в моей родной стране, как-то увязала одно с другим, память у меня всегда была отличная. Села я в аудитории, отключилась и одним духом создала шедевр.

Потом оказалось, что меня ни за что бы не приняли, если бы моя работа столь разительно не отличалась от остальных. Поступали в основном представители городской и сельской трудящейся молодёжи, имеющие предо мной несомненные преимущества, мне бы их ни за что не переплюнуть, учитывая огромный конкурс и моё непролетарское происхождение, но из двухсот пятидесяти пяти абитуриентов на вступительном экзамене двести пятьдесят четыре штуки в своём сочинении вдохновенно описали нашу шестилетку во всех подробностях. И только в одной работе о шестилетнем плане не было ни словечка. В моей. Не упомянула же я о нем не по хитрому расчёту, а просто потому, что не требовался для концепции сочинения. Очень возможно, я даже и не знала, что нечто подобное вообще имеется.

Проявленная мною таким нехитрым образом оригинальность и небанальность в решении темы привели к тому, что в список поступающих, отпечатанный на машинке, в самом конце дописали чернилами мою фамилию. Потом я даже думала: а вдруг наличие такой выдающейся заслуги, как отсутствие шестилетнего плана в сочинении, обусловило бы моё принятие в академию и без вступления в ряды СПМ?

А теперь два слова о последних-распоследних каникулах, вернее, их кусочке сразу после получения аттестата зрелости. Провели мы их на Августовском озере. Мы — это Янка с братом и я с женихом, который у меня к тому времени уже появился. И чуть все четверо не потонули, отправившись на байдарках в прогулку по озеру, где нас и настигла непогода. Волны поднялись громадные, перекатывались через нас, невозможно было стать к волне боком, чтобы развернуться и поплыть к берегу, пришлось плыть куда глаза глядят, пристали к противоположному берегу, там развернули свои плавсредства и только тогда двинулись в обратный путь.

Немного подпортило мне этот кусочек каникул то обстоятельство, что я была беременна, чего не собираюсь скрывать. Хуже нет вообще скрывать такие вещи! Известен мне случай, когда одна моя знакомая, не скажу кто, оформляла брак через две недели после родов, в большом-пребольшом секрете ото всех на свете, потом же всех старалась убедить, что свадьба игралась полгода назад, дитя родилось шестимесячным и вообще все её родные и близкие врали как сивые мерины, им все равно никто не верил, город буквально распирало от сплетён и досужих пересудов. А я поступаю умно: с самого начала говорю правду, говорила её и тогда, и ко мне никто не мог придраться. Кому какое дело, в каком положении я шла к алтарю? В интересном — и ладно. Тайна лишь тогда вызывает нездоровые эмоции, пока она является тайной, потом же становится неинтересна и о ней перестают говорить.

Но природа брала своё, и запах столовского бигоса привёл к тому, что съеденная мною первая клубника не пошла, как говорится, коню в корм. Это обстоятельство чрезвычайно разгневало Янку.

— Ну и свинья же ты! — прямо и открыто заявила мне лучшая подруга. — Если бы я съела, была бы польза, а так что?

Очень может быть, что именно за эту клубнику она мстила мне впоследствии с помощью манной кашки, но об этом я скажу в своё время, сейчас мне уже не терпится покончить с детством.

Сразу после этого я вышла замуж и, боюсь, в тот момент окончательно и бесповоротно с детством покончила…

Конец 1-го тома «Автобиографии».

Часть вторая ПЕРВАЯ МОЛОДОСТЬ

Учитесь на чужих ошибках, всех своих

все равно не успеете совершить.

( Первого хахаля я продала…)

Первого хахаля я продала за полмиллиона злотых.

Вообще-то, если быть точной, это был не только не первый, но даже и не настоящий хахаль. Уж скорее потенциальный. Было мне в ту пору шестнадцать, и я жутко гордилась тем, что меня обхаживает совсем уже взрослый мужчина, старше меня на добрый десяток лет, женатый, многодетный, а я могу вертеть им, как какая-нибудь куртизанка прошлого века. У отца на работе я переписывала на машинке латинские тексты для всего класса, мой поклонник оставался на работе на сверхурочные и, пользуясь тем, что мы оказывались одни, сразу же принимался меня тискать. Будучи девицей скромной и добродетельной, я энергично протестовала, но в глубине души таяла от восторга.