Читаем Шутить и говорить я начала одновременно полностью

<p>( О предках отца у меня гораздо меньше сведений... )</p>

О предках отца у меня гораздо меньше сведений. Известно, что мой второй прадедушка приехал из Германии и ни слова не знал по-польски. Долгие годы угнетало меня это немецкое происхождение, пока не выяснилось, что среди всяких Бекеров, Кохов и Шварцев, предков по линии отца, фигурировали также многочисленные Борковские, Лузинские и Михалики. Дедушка мой был народным учителем, что уже само по себе говорит о многом, народ иностранными языками не владел. У него и бабушки Хелены было трое детей, два сына и дочь. Младший из сыновей женился на моей матери.

Как уже наверняка заметил проницательный читатель, я упорно возвращаюсь к бабушкам и прабабушкам и очень мало внимания уделяю дедушкам и прадедушкам. Они, разумеется, тоже существовали, отнюдь не умирали в ранней молодости, некоторые из них даже доживали до преклонного возраста. И что с того, если испокон веку и до сегодняшнего дня в обеих ветвях моих предков, и по мечу, и по кудели, всегда доминировала женская половина, причем с таким перевесом, что, считай, мужчины не имели никакого значения, хотя и обладали всеми необходимыми человеку качествами: характером, индивидуальностью, образованием, а иногда и состоянием. И все, как один, по какой-то таинственной прихоти судьбы, были людьми спокойными, уравновешенными, добрыми и терпеливыми. Вот и сидели себе спокойно под каблуком у всех этих кошмарных, деспотичных баб.

Анекдот времен детства моего отца, уж не помню, от кого слышала. Двоюродный брат отца Стефан был таким послушным мальчиком, что в гостях всегда спрашивал маму, указывая на блюдо на столе:

– Мамуля, я это люблю?

И если тетка отвечала отрицательно, в рот не брал, как бы ни был голоден и как бы привлекательно ни выглядело блюдо. Скажи тетка, что Стефек это любит, он бы и мышиные катышки сожрал. Никак не пойму, почему тетка не использовала свой авторитет для того, чтобы приучить сыночка есть все подряд?

Мой отец закончил так называемое торговое училище, потом еще что-то и получил специальность бухгалтера. Причем не простого, а высококвалифицированного, специализировался в банковском деле. Его отличали два качества, совершенно в этом деле бесценных: профессионализм и просто невероятная честность, переходящая границы разумного. Сколько людей он сделал богачами, а себя совсем наоборот...

С моей матерью он познакомился на каком-то изысканном приеме и сразу же влюбился. Получив повышение по службе, набрался смелости и сделал ей предложение руки и сердца. Или дело обошлось без букета, или в этот момент отсутствовала Люцина, во всяком случае его предложение было принято. Отца назначили директором одного из филиалов банка в провинции, а именно в Груйце, и отец согласился переехать туда, безусловно с согласия невесты.

Моя мать уверяла, что вышла замуж только для того, чтобы покинуть родительский дом. Она больше не могла выносить бабушки. Ничего не скажешь, бабушка была деспотичная, терроризировала всю семью, не терпела ни малейшего противоречия, из самых, разумеется, лучших побуждений. Все три дочери боялись и слушались мать, по-разному реагируя на ее деспотизм. Моя мать пассивно подчинялась, не протестуя, Люцина изо всех сил бунтовала и подбивала к непослушанию сестер, Тереса терпела, стиснув зубы. И в самом деле, желание покинуть родительский дом могло явиться достаточным поводом для выхода замуж, а Груец, хоть и недалеко от Варшавы, как-никак другой город.

Потом вышла замуж Люцина. Ее тянуло к довоенному коммунистическому движению, думаю, из чувства противоречия. Жених Люцины был коммунистом, ходил в развевающемся красном галстуке, и бабушка заявила, что скорее у нее на ладони волосы вырастут, чем Люцина выйдет замуж за такого. Вот Люцина и вышла. Ей очень хотелось увидеть, как у матери на ладони вырастут волосы.

Тереса вышла замуж за Тадеуша уже во время войны. Женаты они были всего несколько месяцев, потом судьба разметала их по свету, и встретились они только через восемнадцать лет. Потом долго и счастливо жили в Канаде. Думаю, Тереса единственная из трех сестер вышла замуж по велению сердца и руководствуясь собственным желанием, а не для того, чтобы поступить наперекор бабушке.

Понятно теперь, что директорство отца и отъезд в Груец были для моей матери даром небес. С одной стороны, она покидала родную семью и обретала спокойствие, с другой – вовсе не была обязана вести жизнь провинциальной дамы, ибо железнодорожное сообщение действовало и она могла приезжать в Варшаву, когда только захочет. Вести домашнее хозяйство она пока еще не умела, в родительском доме ничему не научилась. Частично из-за лени, а частично потому, что бабушка была жутко работящей и все любила делать по-своему. Моя мать занималась, главным образом, вышиванием и делала это с наслаждением, проявив в данной области недюжинный талант.

Перейти на страницу:

Все книги серии Автобиография

Шутить и говорить я начала одновременно
Шутить и говорить я начала одновременно

Перед вашими глазами, уважаемый читатель, прошло более двадцати романов И.Хмелевской, в большинстве из которых главным действующим лицом является сама пани Иоанна.Судя по письмам наших постоянных читателей, досконально изучивших «книжную» биографию любимой писательницы, всех безумно интересует, какие из описываемых событий произошли на самом деле и кто из персонажей является лицом реальным. И, как нам кажется, лучшим подарком для «членов клуба любителей Хмелевской» (идея создания которого носится в воздухе) стал тот отрадный факт, что пани Иоанна – параллельно с работой над очередным шедевром – закончила наконец автобиографию.На наш взгляд, эта удивительная книга многим покажется поинтереснее любого романа...Copyright:© Joanna Chmielewska «Autobiografia», 1993-1995© Фантом Пресс Интер В.М., оформление, 1996© Издательство «Фантом Пресс Интер В.М.». издание на русском языке 1996,1997© Селиванова В.С., перевод с польского© House Publishing House «SC», оцифровка, 2005e-mail: hphsc@yandex.ruhttp://www.hphsc.narod.ru

Иоанна Хмелевская

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное