Шутка костлявой девы

– Он пропал, – заключила она и опустошила зараз полстакана.

– Тогда, в парке, ты подумала о нем и поэтому была такой печальной?

Она посмотрела на меня изучающе, но взгляд тут же погас.

– Да… – подтвердила Кира и допила остатки вина. – А теперь пойдем посмотрим мультики, малыш. Прошлое не должно касаться сегодняшнего счастья.

Когда мое тело стало тридцатилетним, я не нашел в себе сил вернуться к ней. Макс и Кира… Внутри бушевала злоба и презрение к ним обоим.

Нужно привести мысли в порядок, самое лучшее – отправиться на прогулку по городу. Метро. Преодолев толпу людей, прохожу через мигающий красным и зеленым барьер, не спеша встаю на ступеньки, они несут меня вниз. Вокруг кипит жизнь, дети толкаются, обеспокоенные мамаши пытаются их успокоить, люди в костюмах бегут вниз и задевают меня плечами, старые леди в устаревших и выцветших шляпах с брошками смотрят на всех бесцветными глазами… Сейчас мне малоинтересно, что происходит вокруг, покорно спускаюсь на самое дно подземки. Под тусклыми лампами малоосвещённого вагона я проживаю несколько минут и тут же забываю о них, как только выхожу на станции «Невский проспект». Подъем наверх, и солнце безжалостно бьет в глаза лучами, будто призывая поднять лицо к небу. Оно хочет, чтобы я обратил на него внимание. Вместо этого надеваю очки, теперь мир выглядит мрачным и неприветливым. Прохожу мимо канала Грибоедова, «Дома книги», и направо. Улица Большая Конюшенная, заворачиваю во двор, поднимаюсь по лестнице и звоню в дверь. Спустя несколько минут мне открывает пьяный Крузенштерн. Он протирает глаза и щурится от рассеянного по парадной дневного света.

– Можно войти? – спрашиваю я.

Несколько секунд он все так же щурится и ничего не говорит.

– Я к Мари.

На его лице читается понимание.

– Проходи, она где-то тут.

В предбаннике обуви не очень много, но все же больше, чем в обычной квартире. Делаю вывод, что поэты не только читают стихи, но и остаются тут после своих вечеров. Наверное, не все могут уйти, а хозяин довольно гостеприимный. Интересно, когда Кира приходила сюда, пользовалась ли она радушием Крузенштерна?

В комнате на подушках лежат поэты, внимательно присматриваюсь: среди них нет Мари. Похоже, она дома. Делать тут больше нечего. Выхожу из большой комнаты и сталкиваюсь с ней в коридоре. Волосы чуть взъерошены, размытый макияж и красные тонкие полосы от подушки выдают следы веселой ночи. Кажется, она вышла из комнаты Крузенштерна. Эта женщина не перестает удивлять меня.

– Он сказал, что ты тут и ищешь меня, – сообщила Мари и достала пачку сигарет.

– Ага, – произношу я и пытаюсь не выказать удивления.

На ней ничего нет, совершенно голая поэтесса стоит передо мной и без всякого стеснения прикуривает от спички сигарету. Только тоненькая белая линия трусиков обвивает ее бедра.

– Чего ты удивляешься? – спрашивает она. – Я птица вольная.

А действительно, чего это я удивляюсь? Все верно. Но сейчас я зол на Киру и мне нужно утешиться. Слава богу, я встретил Мари, теперь просто возьму ее с собой и уведу. Уверен, она легко согласится.

– Хорошо, малыш, пойдем, только сначала позавтракаем.

Так я нашел поэтессу и провел с ней еще несколько ночей.

Моя жизнь изменилась.

В семьдесят пять я ходил играть в шахматы с соседом снизу.

В семь – наслаждался парками аттракционов и мороженым.

В сорок – сидел дома и ненавидел весь мир, однако понимал, что кроме себя злиться не на кого.

В двадцать – ходил на тусовки и танцевал в клубах. Или шлялся по барам с поэтами и музыкантами.

Моя темноволосая подруга Мари… Как-то раз она спросила меня, почему я часто пропадаю на несколько недель и подолгу не беру трубку.

Что я должен был ответить? Что тело по каким-то непонятным мне причинам меняется само по себе? Что у меня открылась не известная ни одному врачу болезнь?

Пришлось врать. Командировки в Москву и все такое. И тогда она спросила:

– Возьмешь ли ты меня с собой?

Этой ночью мы почти трезвые стоим около молоденького проводника с реденькой полоской усов и договариваемся о поездке в столицу. Мужчина явно не уверен, он колеблется и постоянно смотрит в сторону, будто нас могут подслушать.

– Приятель, деньги лишними не бывают, – говорю я, многозначительно улыбаясь.

Он все еще не знает, что делать: его глазки быстро оглядывают нас с Мари и останавливаются на моем лице. Теперь он смотрит в упор, и я понимаю, что парень созрел для предложения. Тянусь к карману, и вот уже в моей руке несколько спасительных бумажек. Жадный взгляд пожирает их, но ничего не происходит. Тогда я достаю еще одну и твердым голосом произношу:

– Согласен?

Лицо проводника принимает дружелюбное выражение: он берет деньги и делает приветливый жест рукой.

– До Москвы мое купе – ваше. Только пока поезд не тронется, не показывайтесь никому на глаза.

В купе душно и грязно. Около нас стоит небольшая дорожная сумка, из которой высовывается пара вонючих носков. Одним толчком ноги отправляю сумку под кровать. Мари задернула занавеску: стало чуть уютнее. Мы садимся на нижнюю полку и ждем отправления.