Шутки кончились. Книга стихов

         что существует,

          пожимает плечами:

«Ну что я могу сделать?»

февраль 2008

«Муж у Мэри был лилипут...»

Муж у Мэри был лилипут.

Он приезжал к ней свататься

на полосатой кошке, дарил земляники букетик.

Не самый видный жених, но лет-то уже не двадцать.

Подруги все при мужьях,

при хозяйстве,

при детях.

Свадьбу сыграли тихо, родственников жениха

рассадили по книжным полкам и стульям детским.

Он много работал,

был ласков,

Мэри носила его на руках.

Это не метафора, не надейтесь.

Он ей показывал множество

невероятных вещей:

пляс кобольдов в дикой чаще,

потаённые двери.

Она готовила только из маленьких овощей:

щи из брюссельской капусты,

салат из томатов черри.

С детьми не сложилось: врач

что-то пел про набор хромосом.

Всё это похоже на драму.

Неправда.

На самом деле

это хорошая сказка

со счастливым концом.

Они прожили вместе всю жизнь и умерли в один день.

Даже в старости она была хороша,

красилась,

носила короткое.

Он, хотя и не вышел ростом, был совсем не из робких.

Их хоронили под старым дубом.

Его — в обувной коробке.

Её — в огромной обувной коробке.

октябрь 2010

«У сверстников драки, распри, подражание взрослым...»

Феликсу Максимову

У сверстников драки, распри, подражание взрослым, группы по интересам и дворовые банды. У Пита воздушные змеи, предрассветные росы, поиски Неверленда, воспалённые гланды. У сверстников джаз и вина, у Пита опять всё странно: внутри натянуты стропы, галдят перебором струны. У сверстников перемены, а Пит говорит: «Мне рано», Пит живёт во вселенной, считает ночами луны. У сверстников семьи, вклады, у Пита снова неладно: дикие злые ритмы множатся и растут в нём. У Пита сороконожки строк на листе тетрадном топчутся многостопно, шепчут о недоступном.

Питер сидит на крыше, птицам рогалик крошит. Питер стартует в небо с жестяного карниза. Питеру снится мама, говорит: «Мой хороший, хватит уже игрушек, час нашей встречи близок». Пит нездоров, у Пита свита в белых халатах — уровень текста в теле выше нормы в три раза. Что ж, типовая плата за пол-лета полёта: кровь атакуют буквы, текст даёт метастазы.

По вечерам в больницу к Питу приходит Ванда. Ванда совсем не Венди, Ванда скорее Стелла: высока, светлоглаза, фору любому из вас даст, горы бы своротила, если бы захотела. Ванда плюёт на горы, Ванда глядит устало, как, словно старый свитер, строчками тает тело. Гладит тощую руку, не говорит о раке: «Я удержу тебя, Пит, у меня же бульдожья хватка. Главное, не подходить к парому, не заходить в реку. Главное, записать в тетрадку, слить тебя на дискетку».

Питер смеётся, дескать, смешная шутка.

июнь 2008

МОЛИТВА

Подари мне запрет.

Настоящий. Добротный. Железный.

Чтобы с демоном-стражем,

со страшным клеймом на руке.

Чтоб нарушившим слово грозили горящие бездны!

И проказа. И насморк.

И скрип на пустом чердаке.

Для чего, расскажи,

мне лелеять безгрешную душу?

Для кого мне хранить

твой стерильный ухоженный дом?

Подари мне запрет.

Я его с наслажденьем нарушу.

Ну... хотя бы без стража,

а просто с ужасным клеймом.

Ты, наверное, прав.

Ни к чему мне такие масштабы.

Я готов прекратить рвать цветы и кататься с перил.

Я согласен на полную чушь.

Запрети мне хотя бы

есть плоды с тех деревьев,

что ты мне на днях подарил.

Так и сбрендить недолго...

Броди меж дерев век за веком...

Даже Ева даёт.

И похмелья с утра нет и нет.

Пожалей меня, Отче,

позволь мне побыть человеком.

Подари мне запрет.

Я прошу, подари мне запрет.

март 2007

ПОЧТИ БЕЗЫМЯННОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ

Или вот, скажем, некий известный зодчий,

Даже не молодой, а уже на склоне,

Сбит под своим же зданием, скажем, трамваем,

Умирает в больнице для бродяг и пропойц.

Прямо вот в полдень, даже не среди ночи.

Где-нибудь, скажем, в какой-нибудь Барселоне.

Вы возразите: «Позвольте, так не бывает».

Я вам отвечу: «Бывает ещё не такое».

Кстати, не самый худший сценарий смерти.

Всё же испанское солнце, брусчатка, клёны.

Скажем, трамвай — это больно, но лучше рака,

Да и бедняцкий покой веселей колонии.

Полупрозрачным стоять у трамвайной дверцы

Под невозможным небом его Барселоны...

Он подмигнёт, мол, что ты, не нужно плакать.

Я поклонюсь: «Вы прекрасны, сеньор Антонио».

Вот бы и жить поселиться за облаками

Где-нибудь недалеко от этого места.

И продырявить себе втихаря оконце

Над бесконечно строящимся собором —

Этим безумным термитником, над домами,

Воском свечным оплывающими в сиесту.

Но Барселона осталась за тем каталонцем.

Так что придётся

Искать другой

Город.

ноябрь 2007

«Я могу рассказать, каково возвращаться обратно...»

Я могу рассказать, каково возвращаться обратно

На каминную полку сквозь злую зеркальную гладь.

Как небрежно пасьянсы рукою раскладывать ватной

И безмолвную пешку вперёд и вперёд подвигать.

Все цыплята владеют французским — поверишь едва ли.

Нам кухарка на ужин готовит цыплят табака.

А на завтрак сегодня сырое яйцо подавали,

Я осколки пыталась собрать, но не вышло пока.

Все цыплята владеют французским. Все кошки — цыплята.