Санчо Панса. (не убежден, но не желает продолжать спор). Да, отчаянный был человек. Не могу забыть, как он воевал с этой мельницей. «Сеньор, — говорю ему, — не связывайтесь вы с ней!» И знаете, что он мне ответил? «Санчо, — говорит, — мой верный Санчо! Если я не захочу связываться, и ты не захочешь связываться, и никто не захочет связываться, то что же тогда будет? Сколько нехорошего совершается на земле, и все оттого, что люди не хотят связываться». — «Сеньор, — говорю я ему, — но зачем же нам воевать с мельницами?» — «Санчо, — отвечает он и смотрит на меня близорукими глазами, — верный мой Санчо, если я не стану воевать с мельницами, и ты не станешь воевать с мельницами, и никто не станет воевать с мельницами, то кто же будет с ними воевать? Настоящий рыцарь не гнушается черной работы».
Дульсинея. Я это мужу всегда говорю.
Санчо Панса. Да, поездили мы с ним. Бывало, не только поспать — и поесть некогда. Только пристроишься, а тут: «Где ты, мой верный Санчо? Погляди, не пылится ли дорога!»— «А что ж, — говорю, — дорога на то и дорога, ей пылиться положено». — «Нет, добрый мой Санчо, дороги бывают разные, и люди по ним ездят разные, так что ты, пожалуйста, погляди!» — «Сеньор, — говорю, — это и не люди вовсе, это стадо какое-то.» — «Тем более, Санчо, тем более! На хорошего человека у меня рука не поднимется, а это… Так что вперед, храбрый Санчо, пришпорь своего осла!»
Дульсинея (восхищенно). Страшно-то как!
Санчо Панса. Еще бы не страшно! Их, этих свиней, сотни три, а нас двое. После этого он полдня в себя приходил, а как пришел, первым делом: «Где ты, мой верный Санчо? Погляди, не пылится ли дорога!» Близорукий он был, за два шага ничего не видел.
Оба задумываются. Дульсинея вяжет кофту. С охапкой дров входит муж Дульсинеи, высокий, тощий мужчина лет 50. Хочет пройти тихо, чтоб не помешать, но роняет полено.
(Привстав.) Здравствуйте, сосед. Как поживаете?
Муж. Да как… (нерешительно смотрит на жену).
Дульсинея. Он хорошо поживает.
Муж. Спасибо… Я хорошо…
Дульсинея (мужу). А мы тут говорили о покойном сеньоре. Ты помнишь покойного сеньора? (Санчо.) Он помнит покойного сеньора (Мужу.) Он был настоящим рыцарем и никогда не брезговал черной работой. Он был смелым. И он любил… Ты понимаешь, что значит — любить? (Санчо.) Он не понимает, что значит — любить. (Мужу.) А как он воевал! Он дрался как лев!
Муж (нерешительно). Совсем, как наш старший, Алонсо.
Дульсинея. А? Ну да, ты прав. (Санчо.) Он прав. Наш старший весь в вашего сеньора.
Санчо Панса. Я рад за вас, потому что мои дети пошли бог знает в кого. Ведь теперь какие дети? Хорошие примеры на них не действуют.
Муж подбирает полено и роняет второе, Подбирает второе и роняет третье. Дульсинея и Санчо следят за его работой.
Дульсинея (Санчо). Он у меня ничего. (Мужу.) Правда, ты у меня ничего? (Санчо.) Он согласен… Между прочим, вы ничего не заметили? Ну-ка присмотритесь к нему! А? Особенно в профиль…
Муж в смущении роняет дрова.
Дульсинея Ладно, не будем ему мешать. Расскажите еще, сосед, о сеньоре.
Санчо Панса (задумывается). Мы с ним были два сапога пара. Я тоже любил разные приключения. Куда он, туда, бывало, и я. Сколько раз после боя лежим мы с ним рядом — не двинуть рукой, ни ногой, а он говорит: «Санчо, знаешь ли ты, сколько в мире звезд?»— «Тьма», — говорю. «Правильно, Санчо, тьма — и еще одна. И эта одна — моя Дульсинея!»
Муж Дульсинеи с поленом в руке улыбается и с гордостью смотрит на жену. Он очень внимательно слушает рассказ Санчо Пансы.
Ох и любил он вас, соседка. Уж так любил, так любил, ну просто — никакого терпения. Извините, сосед.
Дульсинея. Он извиняет.
Санчо Панса. Настоящий рыцарь. Иной раз так поколотят, лежит — ну хоть сейчас на кладбище. «Санчо, — шепчет, — послушай, как у меня бьется сердце!» А сердце — еле-еле: тик-так, как дамские часики… «Санчо, — говорит, — оно бьется любовью к ней!» Это значит, к вам, соседка. Извините, сосед.
Дульсинея прикладывает к глазам кофту, встает.
Дульсинея. Извините, я пойду… Я больше не могу… У меня столько дел на кухне… (Быстро уходит.)