Читаем Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание? полностью

(Не относится ли то же самое к банкротству «Энрона» в январе 2002 года, которое можно также проинтерпретировать как своего рода иронический комментарий к понятию общества риска? Тысячи работников, которые лишились рабочих мест и сбережений, вне всяких сомнений, подверглись риску, однако у них не было подлинного выбора – риск к ним явился сам, подобно слепому року. А вот топ-менеджеры, которые действительно могли вмешаться в ситуацию, минимизировали свои риски, обналичив акции и опционы перед банкротством, – настоящие риски и выборы распределились милейшим образом… Опять-таки, по поводу расхожего представления о том, что сегодняшнее общество – это общество рискованных выборов, можно сказать, что одни – менеджеры – выбирают, в то время как другие – работники – рискуют…)[62]

* * *

В одной из гомерически смешных сцен в «Быть или не быть» претенциозный польский актер Йозеф Тура, который должен войти в образ жестокого офицера гестапо Эрхардта в ходе тайной миссии, изображает его чересчур театрально. Так, на замечания собеседника о его жестоком обращении с поляками он реагирует грубым громким смехом и говорит: «Так ведь меня и называют концентрационным лагерем Эрхардтом, ха- ха-ха!» Мы, зрители, видим здесь нелепую карикатуру. Несколько позднее Туре приходится бежать, поскольку прибывает настоящий Эрхардт. Когда вновь заходит разговор о слухах вокруг его фигуры, он реагирует на замечания собеседников точно таким же нелепым гипертрофированным образом. Посыл ясен: даже сам Эрхардт не совпадает непосредственно с собой, он также подражает своему двойнику или, если точнее, нелепой идее самого себя. Тура играет его, но Эрхардт тоже играет себя.

В «Головокружении» Хичкока мы сталкиваемся с более трагичной разновидностью того же жуткого совпадения: вульгарная Джуди под давлением Скотти и из своей любви к нему пытается выглядеть и действовать как роскошная и неземная Мадлен, но в итоге она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО оказывается Мадлен – речь идет об одном и том же человеке, ведь «настоящая» Мадлен, которую ранее встретил Скотти, уже была фальшивкой. Но такая тождественность Джуди и Джуди – Мадлен, опять же, делает более ощутимой абсолютную инаковость Мадлен в отношении Джуди – эта Мадлен нигде не представлена, эта Мадлен присутствует лишь под видом эфемерной «ауры», которая обволакивает Джуди – Мадлен[63].

* * *

Иеремия Бентам ввел уникальное понятие «автоиконы» – представление о том, что вещь выступает наилучшим обозначением самой себя (примерно как в шутке Льюиса Кэрролла про англичан, использующих все более и более крупные карты, пока наконец не берут в качестве собственной карты саму Англию)[64].

* * *

В той мере, в которой меланхолик оплакивает то, что сам еще не утратил, трагической процедуре скорби в меланхолии присуща комическая субверсия, как в старом расистском анекдоте про цыган: когда идет дождь, они рады, поскольку знают, что после него всегда светит солнце; когда светит солнце, они грустят, поскольку знают, что в будущем в какой-то момент пойдет дождь[65].

* * *

В старом советском анекдоте у армянского радио спрашивают: «Выиграл ли Рабинович новый автомобиль в государственной лотерее?» – «В принципе да, он выиграл. Только это был не автомобиль, а велосипед, и не новый, а старый, и он не выиграл велосипед – его у Рабиновича украли!»[66]

* * *

В бывшей Югославии был популярен один старый расистский анекдот про цыгана на приеме у психиатра. Психиатр сперва объясняет цыгану, что такое свободные ассоциации: ты сразу говоришь то, что приходит на ум, в ответ на реплику психиатра. Затем психиатр переходит к самому тесту:

– Стол.

– Чертова Фатима.

– Небо.

– Чертова Фатима.

И так далее, пока психиатр не выпаливает:

– Вы меня не поняли! Вы должны говорить мне, что приходит вам на ум, то, о чем вы думаете, когда я произношу свое слово!

– Да, я понял вас, – спокойно отвечает цыган, – я не так глуп, но я постоянно думаю о чертовой Фатиме![67]

* * *

Этот анекдот, который четко передает структуру гегелевской «абстрактной всеобщности», тем не менее следует дополнить неожиданным поворотом из концовки другого анекдота, в котором учитель биологии спрашивает ученика о различных животных, а тот постоянно сводит ответ к определению лошади:

– Что такое слон?

– Животное, живущее в джунглях, где нет лошадей. Лошадь – это одомашненное четвероногое млекопитающее, которое используется для катания, работы в поле или же запрягается в повозки.

– Что такое рыба?

– Животное без ног, в отличие от лошади. Лошадь – это одомашненное млекопитающее…

– Что такое собака?

– Животное, которое лает, в отличие от лошади. Лошадь – это одомашненное млекопитающее…

И так далее, пока наконец отчаявшийся учитель не спрашивает:

– Ладно, ну а что такое лошадь?

Озадаченный и полностью сбитый с толку ученик удивляется, начинает мямлить и плакать, не будучи способен дать ответ[68].

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза