Шведская сказка

Эту яхту, нет, этот изумительный бриг, построил сам знаменитый Чапман, под личным надзором короля. Как изумительны линии его обводов… как много ценных пород дерева здесь использовано… А название? Это заслуга самого Густава! Он обожал древнегреческий миф об Амфионе и Зете, братьях-близнецах, рожденных смертной женщиной Антиопой от самого Зевса. Зет был искусным строителем, а его брат – Амфион – музыкантов. Это они воздвигли легендарные Фивы. Своей чарующей музыкой Амфион приводил в движение камни, которые брат укладывал в основание городских стен. Со времен Еврипида, имена братьев служили символом отношения к жизни: Зет – созидательного, Амфион – созерцательного… Реальность и мечтательность – вот идеал Густава.

Вместе с яхтой была заказана и опера, самому Иоганну Готлибу Науману, капельмейстеру Дрезденской оперы. Премьера представления и спуск яхты на воду прошли, как величайший праздник к седьмой годовщине царствования короля. Он сам себе сделал подарок!

И вот настал победный час, когда его яхта возглавит поход против русских. Короля провожал весь Стокгольм: королева, родственники, сановники, царедворцы, придворные дамы, сенат, пажи и народ. Садясь в шлюпку, на приветствия он отвечал двукратным «Ура!». Король располнел в последнее время, его зубы были в удручающем состоянии, но Густав был полон энергии поднимаясь на борт яхты:

- Ах, Мориц! – воскликнул он, обращаясь к Армфельду, - вот я и перешел Рубикон и бросил свой жребий. Предоставим мечу решать судьбу мира! Теперь, когда мы отправили мой ультиматум Екатерине, когда мы все-таки вынудим ее начать, так или иначе, сейчас впереди у нас неизвестность. Но я верю в нашу Швецию и в собственный гений! Мы или победим, или погибнем. Но с великой славой! – паруса захлопали, наполняясь ветром, «Амфион» брал курс на Свеаборг.

***

Весь пропыленный и валящийся с ног от жары и усталости, королевский курьер ворвался в дом к шведскому посланнику Нолькену и прохрипел, пересохшим ртом:

- Срочно! Барону! От короля Швеции! – и обессилев, привалился к дверному косяку. – Пить… - попросил жалобно.

Обеспокоенный Нолькен спускался уже по лестнице. Курьер жадно выхлебал поднесенный жбан кваса, и заметив посла, отшвырнул посудину в сторону, из последних сил отстегнул замки на своей сумке и протянул ему пухлый конверт с королевскими печатями. Нолькен выхватил у него послание и поднялся по лестнице, срывая сургуч. Пройдя в кабинет, он разорвал оберточную бумагу, и первое, что его ошеломило, это был почерк самого короля. Густав собственноручно писал Нолькену. Когда барон стал вчитываться в содержание послания, ему показалось, что волосы зашевелились под париком.

- Ужас! Какой ужас! – прошептал посланник в растерянности. – Как я смогу это зачитать императрице.

Он бросил бумаги на стол и обхватил голову руками.

- Что делать? Что делать? А-а-а – запричитал дипломат. Немного опомнившись, он задумался:

- О том чтоб это, - он покосился на письмо Густава, - передавать и зачитывать перед Екатериной, перед всем двором и посланниками, не может быть и речи. Я этого делать не буду. Надо срочно уехать из Петербурга. В Лифляндию. К жене. Пусть Шлаф пойдет. А я… прочь, прочь из Петербурга.

***

Советник посольства Шлаф дрожащим голосом читал ультиматум Густава среди гробовой тишины замершего вместе с императрицей двора:

- В течение своего семнадцатилетнего царствования король старался сохранить мир с Россией, которая… подавала много поводов к неудовольствию, продолжая против короля происки… и сеять раздор и замешательство в шведском народе… Король надеялся на благоразумие императрицы и, - Шлаф замялся, но продолжил, - и не решался на разрыв даже в ту пору, когда Россия страдала от войны, от голода, от язвы и возмущения Пугачева, когда приближение мятежника заставило трепещущую Москву просить скорой помощи, для чего императрица была принуждена оставить свои границы обнаженными и без защиты.

Тишина в зале стояла такая, что было слышно, как билась о стекло муха. Екатерина подалась вся вперед. Черты лица обострились, пальцы впились в подлокотники трона и побелели. Ее ноздри хищно раздувались. Шлаф перевел дух и, не обращая внимания, на потоком лившийся с него пот, продолжил:

- …если б тогда король следовал тем правилам, по которым действовал Санкт-Петербургский кабинет против Швеции, то мог бы нанести Русскому государству гибельные удары, которые бы коснулись самой особы императрицы… Но король оставался в совершенном покое и надеялся убедить императрицу в своем особенном расположении… но ее министр старался возбудить дух раздора и безначалия, вызвать замешательства в Швеции… превращаясь в возмутителя общенародной тишины…

Король хочет объявить свои условия восстановления мира между нашими двумя империями:

Во-первых, наказать примерным образом графа Разумовского за его происки в Швеции, дабы подобные ему были навсегда отвращены от желания вмешиваться во внутренние дела независимой империи;