Шведская сказка

Кронпринц прижал к груди томик Шекспира и прикрыл глаза, погружаясь в волшебную чарующую глубину мечтаний. Упругие шеренги когорт проплывали мимо него, чеканный шаг сливался с грохотом доспехов, колыхались копья, блистали золотом орлы на значках легионов. Его легионов!

- Viva Caesar! – теплой волной накрывало кронпринца. Ласкало его слух и легкая дрожь возбуждения пробегала по телу. Густав выпрямился в кресле. Нет, не в кресле. Кронпринц был в седле, под ним гарцевал могучий боевой конь. Его правая рука поднялась в царственном жесте и, блеснув перстнем – символом власти первого консула, указала цель:

– На Рим! Вперед, мои солдаты! Мы вернем себе славу предков!

- Ваше высочество… - внезапно послышался голос, просочившийся назойливым комаром сквозь грохот шагов его армии. Легионы уходили в туман, когорта за когортой, центурия за центурией, исчезая в дымке.

- Ваше высочество – жужжание переросло в человеческий голос, так некстати вторгшийся в мечты кронпринца и отогнавший прекрасное видение. Густав с сожалением разомкнул веки. Согнувшись в полупоклоне на него вопросительно смотрел воспитатель кронпринца Фредерик Шеффер.

Затуманенный взор прояснился, и Густав недовольно буркнул:

- Что вам угодно, граф?

- Мой юный повелитель… – Шеффер неслышно скользя по паркету приблизился вплотную и склонился к уху будущего короля Швеции. – Из Парижа. Восхитительные новости.

- Ну что там еще? В Париже? – все еще раздраженно, но уже с ноткой интереса произнес Густав.

- Вольтер, ваше высочество! – дразня любопытство кронпринца тянул Шеффер.

- Что Вольтер? Не тяните, Шеффер! – забыв про легионы Цезаря, Густав требовал ответа.

- Мой преемник на посту посланника в Версале, барон Кройтц отписал, что сам Вольтер был до слез тронут, узнав, что ваше высочество наизусть знаете его «Генриаду». – Нашептал Шеффер молодому Густаву. – А еще он добавил: «Если все что говорят о кронпринце Густаве, - правда, я умру довольным!»

- А-а – несколько разочарованно протянул Густав, но соблазнительная лесть пролилась теплым бальзамом в душу наследного принца.

- Мало кто из великих людей нашей эпохи удостаивался подобной похвалы великого Вольтера – поспешил добавить Шеффер. – Даже королю Франции не выпала такая честь. Один лишь Фридрих Великий, ваш дядя, достойный поклонения во всем, получал подобную оценку величайшего из философов.

Густав согласно кивал головой, и Шеффер видел, что зерна попали в благодатную почву. Взгляд воспитателя скользнул по корешку книги, прижатой к груди кронпринца. Он усмехнулся про себя и добавил по-прежнему шепотом:

- Сам великий Цезарь был бы счастлив, если б ему привелось жить в одно время с Вольтером и заслужить похвалу мудрейшего из мудрых. А вас, мой юный принц, ждет слава Цезаря, ибо вы уже имеете уважение самого Вольтера.

Густав вскочил порывисто:

- Вы правы, граф! Когда я стану королем, мы завоюем эту варварскую Московию и разрушим их столицу Петербург, где незаконно правит моя бесстыжая и распутная кузина, погубившая с любовниками своего несчастного супруга. Мы вернем все то, что потеряно нашей Швецией при бедном Карле XII. Его обманули коварные и вероломные русские. Но я не Карл, я Густав, со мной этого не повториться! И сам великий Вольтер это признал. С нами вся Франция, с нами мой дядя, Великий Фридрих! Мои легионы…перейдут Рубикон, перейдут Кюмень, а флот, флот захватит Петербург! - Густав остановился, тяжело переводя дыхание.

Шеффер молчал, пораженный откровенностью идущих так далеко замыслов юного принца и горячностью, с которой все это высказывалось.

- Да, мой юный принц – воспитателю пришлось согнуться в глубоком поклоне, чтоб скрыть свою растерянность. – Но наш парламент… - намекнул воспитатель на все те ограничения королевской власти, что существовали в Швеции.

- Придет время, - беззаботно отозвался кронпринц, - и парламент поддержит своего короля и будет единодушен, как и вся нация!

Густав отвернулся и снова уставился в окно. Он уже перенесся в Колизей. Сотни гладиаторов выходили на арену, вскидывая вверх правую руку, приветствуя императора. Вместе с ними приподнялись и десятки тысяч римлян – патрициев и плебеев. Восторженный рев толпы, получившей хлеба и зрелищ. Гладиаторы что-то прокричали. Шепотом Густав повторил за ними:

- Viva Caesar, morituri te salutant! Да здравствует, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Соблазнительная лесть разжигала интерес кронпринца ко всему французскому. Самому Стединку Франция тоже уже казалась чем-то совершеннейшим и оттого еще более желанным. Язык этой страны, на котором он привык изъясняться с детства и писать письма матери, сближали и его самого. Он всей душой рвался во Францию, но не мог даже предполагать, что судьба пожелает воплотить его мечтания.