Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы

Монхита смотрела удивленно, все еще не понимая, чего он добивается, и Гюнтер повторил свою мысль, но уже в неприукрашенных словах…

Тогда Монхита встала, без слов отвернулась от него и отошла к окну. Лейтенант терпеливо выждал с минуту, полагая, что она обдумывает его предложение, а потом дерзко подошел и влепил ей поцелуй в затылок.

Монхита вырвалась и, гневно сверкнув на него глазами, выскочила из комнаты.

Гюнтер, злой и разочарованный, сидел еще добрый час один в ее комнате. Он был слишком уверен в своем успехе и не мог примириться с неудачей. Через час Монхита вернулась.

— Как, вы еще здесь? — изумленно и гневно бросила она ему.

— Я вас ждал.

— А я вас видеть не хочу, идите вон отсюда!

— Я не пойду, пока вы меня не извините… — ответил Гюнтер.

— Хорошо, я вас прощаю. Но убирайтесь скорее, ведь полковник уже вернулся!

— Тогда подарите мне поцелуй в знак прощения…

— Да вы с ума сошли… Уйдете вы наконец?

— Не прежде, чем… — начал было Гюнтер.

— Да во имя Христа, уходите! — торопливо прошептала Монхита, и в этот миг фигура полковника выросла на пороге.

Он смерил Гюнтера изумленным взглядом и перевел глаза на побледневшую Монхиту.

— Вы меня ждали, лейтенант Гюнтер? — спросил он. Лейтенант ответил, запинаясь:

— Я хотел… доложить… я пришел доложить о выполнении моего задания…

— Вы что, не нашли Эглофштейна в канцелярии? Какое у вас было задание?

— Форпост у Сан-Роке, — быстро подхватил Гюнтер, приходя в себя.

— А, хорошо, — сказал полковник, — только следите за герильясами!

Гюнтер поскорее скатился вниз с лестницы и на улице, встретив Донона, рассказал ему — вне себя от злости, кипя, как горшок на плите, — о своей неудаче.

— Итак, — закончил Донон, — гуляй целый день и благодари Монхиту, а я надеюсь иметь у нее больший успех, чем Гюнтер, — ведь за его гладкими манерами ни за что не скроется его наглая, хамская натура!

Но Гюнтера еще не было, и я подошел к Эглофштейну и Брокендорфу, которые стояли и смотрели в бинокли на герильясов. А тех отсюда было видно хорошо — и в немалом числе.

Они передвигались небольшими группами возле деревни Фигеррас и по ту сторону реки Дуэро. Простым глазом можно было различить их грубые серые плащи, а в бинокль — и красные кокарды на шапках.

— Да у них орудия всяких калибров, — опустив бинокль, хмуро заметил Эглофштейн. — Даже 24-фунтовые, а у церкви в Фигеррасе, похоже, они поставили гаубичную батарею для стрельбы на рикошетах. Но я еще надеюсь, они дадут нам время завершить передние укрепления.

— Ну, пушки герильясов! — презрительно проворчал Брокендорф. — И вы их опасаетесь? Я их знаю: они делают пушки из высверленных бревен и ставят их на плуги вместо лафетов!

Эглофштейн только пожал плечами. Он прекрасно знал, что так бывало, но уже давно герильясы имели английские и трофейные французские орудия… Но Брокендорф продолжал браниться:

— К черту, и чего только ради полковник без конца медлит с приказом на вылазку? Миллион бомб! Братья, я бы с легким сердцем прошел всякие тяготы войны! Но вот это ожидание сводит меня с ума!

— У полковника есть свои причины не спешить. Я знаю его стратегические планы и…

— Стратегические планы! — гневно вскричал Брокендорф. — Нетрудно их строить, и я это могу не хуже тебя и полковника, не потея и не ломая голову!

— По ту сторону гор, — вмешался подошедший Донон, — стоит с двумя полками генерал д'Ильер, и, если ему дать время, его передовые части подойдут сюда и ударят им с тыла в решающий момент!

— А, иди ты! — сверху вниз глянул на него Брокендорф. — Учи лучше моих рекрутов ружья чистить!

— Так что бы ты предложил, Брокендорф? — насмешливо бросил Эглофштейн. — Какие твои планы? Не держи курок, стреляй!

— Мой план простой! — начал Брокендорф, разглаживая усы и сердито кося глазами. — Гренадерам — на правый фланг! Вольтижерам — на левый! Справа и слева — в атаку! Ружья на руку! Огонь! За что, спрашивается, гренадеры получают свои гроши и по два фунта хлеба?

— А потом? — усмехнулся Эглофштейн.

— Что потом? Размотать этих разбойников! И я отобью у них медный чан, ручную мельницу и вдоволь хмеля и ячменя, чтобы нам наварить себе пива, когда вернемся на квартиры!

— И все? Ты забыл одно, Брокендорф. У нас нет патронов. Дело живо дойдет до команды «отход»! Беги, кто как может! Ты знаешь, что у нас меньше десятка зарядов на стрелка? — Эглофштейн понизил голос почти до шепота.

— Я знаю одно, — упрямо, с досадливой миной ответил Брокендорф, — что Почетного легиона мне в этих глиняных ямах не добыть. И денег не остается в башке ад от такой жизни!

— Десять выстрелов на человека, вот и весь наш боезапас, — тихо повторил Эглофштейн, озираясь, чтобы не услышал кто-нибудь из рядовых. — И дьявол ведает, как этот маркиз де Болибар прознал, что к нам направляется транспорт в 60 000 патронов и порохом для орудий!

А Брокендорф тянул свое:

— Все мои деньги я просадил у Тортони в Мадриде. Там чудесные тушеные почки и особенные пирожки с икрой и молоками макрели, каких на всем свете не сыскать…

— Нет, как он пробрался в дом и как вышел?

— Кто? — включился Донон, отвернувшись от Брокендорфа.