— Вот она, любовь наших дней! — сказал он глумливо. — Люди напускают на себя томность, обращаются со слезами на глазах к возлюбленной, падают в обморок, когда ей угодно прогневаться. В какое дурацкое время мы живем! Отцы наши пренебрегали чувствительными словами и влюбленными воздыханиями, и все же их красавицы всегда были готовы танцевать с ними тулузский танец.
Мадемуазель де Лаван слабо вскрикнула от ужаса и негодования и зажала уши руками.
— Постыдитесь! Постыдитесь, господин де ла Рош-Пишемэр! Как смеете вы здесь, в этой комнате, говорить о таких вещах?
— Тулузский танец? — повторил, недоумевая, Тюрлюпэн. — Я прошу простить меня, но я не знаю этого танца.
— Тулузским танцем, — объяснил господин де Гюнольде, — мы называем ту приятную игру вдвоем, при которой победитель и побежденный получают одинаковое удовольствие.
— Серила! — воскликнула в восторге молодая девушка. — Я поздравляю вас! Вы изъяснили грубую, мерзкую и пошлую вещь самыми изящными словами, какие только можно было найти.
— Теперь я знаю, о какой вы игре говорите, — сказал Тюрлюпэн. — Но мы ее называем токадильей. Я часто присутствую при том, как наш господин викарий играет в нее с моим олухом-слугою.
— Как? — воскликнул господин де Гюнольде. — Верить ли мне ушам своим? В нее играет ваш викарий, да еще на итальянский лад, с одним из ваших слуг? Это забавно.
— И лучше всего, — воскликнула девушка, трясясь от хохота, — лучше всего то, что этот добрый викарий позволяет при этом присутствовать господину де Жослэну. Вы это только представьте себе! Что может быть забавнее деревенских нравов!
Тюрлюпэн, к досаде своей, заметил, что сделался предметом увеселения для общества. Он не понимал причины этого веселья.
— Я не знаю, что вас рассмешило, — сказал он, строго взглянув на мадемуазель де Лаван. — Я не нахожу в этом ничего смешного. Это маленькое приятное развлечение, эта токадилья, и больше ничего. А что касается вас, сударь, — обратился он к господину де ла Рош-Пишемэру, чья надменно-глумливая усмешка особенно его возмутила, — что касается вас, то, как мне отлично известно, у вас нет никаких оснований…
— Ну? — произнес дворянин, и усмешка исчезла у него с лица. — Я слушаю и жду. Что хотите вы мне, сударь, сказать?
— Больше ничего, — ответил Тюрлюпэн, потому что только это и ничего больше не сообщил ему герцог де Лаван. — Больше ничего. Это все, что я хотел вам сказать.
Господин де ла Рош-Пишемэр медленно приблизился, остановился перед Тюрлюпэном и стал его внимательно разглядывать. И в тот же миг Тюрлюпэну вдруг стало ясно, что в лице этого дворянина перед ним стоит его гибель, конец его похождения, смерть.
Все умолкли.
— Чем дольше я думаю, — сказал вдруг де ла Рош-Пишемэр, — тем больше убеждаюсь, что вижу вас не в первый раз. Нет, я не ошибаюсь. Мы уже встречались.
Тюрлюпэн смертельно побледнел. Страх душил его. Но он это скрыл и собрался со всеми силами, чтобы повести себя в этот миг по-дворянски.
— Я вас отлично помню, — продолжал господин де ла Рош-Пишемэр. — Я только не знаю, где и когда это было, но вашего лица я не забыл. Вы стояли от меня в двух шагах и так таращили на меня глаза, что мне хотелось приказать своим лакеям вас отхлестать.
Тюрлюпэн выпрямился. То обстоятельство, что не зашло речи о кочане капусты, бритвах и заплатанных башмаках, опять вдохнуло в него мужество.
— Ах, вот что, хорошо, что я это знаю, — воскликнул он. — Вы, стало быть, хотели приказать своим лакеям отхлестать меня. Прекрасно, но вы не на таковского бы наскочили, смею вас уверить. И если бы я не должен был считаться с герцогом де Лаваном, имеющим честь быть моим хозяином…
Господин де ла Рош-Пишемэр показал движением руки, что хочет сделать одно предложение.
— Я прекрасно понимаю, что вы желаете получить удовлетворение, произнес он небрежно. — Разрешите предложить вам вот что, сударь. В саду есть небольшая красивая площадка, усыпанная песком, вы найдете ее, если от левой боковой калитки сделаете пятьдесят шагов по прямому направлению, а затем повернете направо. Если угодно, я завтра буду ждать вас там с одним из моих друзей, едва лишь стемнеет.
— Превосходно, — ответил Тюрлюпэн, обрадованный тем, что господин де ла Рош-Пишемэр принимает его за дворянина. И в этот же миг ему припомнились слова, которые он слышал двумя днями раньше в цирюльне вдовы Сабо о дворянине из Пикардии. Они показались ему чрезвычайно подходящими при данных обстоятельствах.
— Дуэль при свете факелов, — сказал он. — Это забавно. Он поклонился господину де ла Рош-Пишемэру. Затем он отвесил поклон присутствующим:
— Мадемуазель, благоволите смотреть на меня как на своего покорного слугу. Господа, примите уверение в моем совершенном уважении. Имею честь откланяться.
— Я запрещаю вам драться с господином де Жослэном, — крикнула молодая девушка, когда Тюрлюпэн вышел из комнаты. — Вы оскорбили его. Вы должны перед ним извиниться…
Господин де ла Рош-Пишемэр подбросил полено в камин. Потом опять уселся перед ним.